Он отвернулся, и мы поехали в тишине.

– Знаешь, все началось, когда к нам подошли конкуренты, и предложили продать бизнес за десять миллионов. Целиком со зданием и со всеми направлениями.

Я даже присвистнула от такой суммы.

– Отец, как я поняла, отказался?

– Ага, – просиял братец, – сказал, как будет двадцать миллионов, тогда еще подумает.

Ни фига себе. Хотя двадцать лучше, чем десять, но кто же столько отвалит.

– И сколько это уже продолжается?

– Как поступило предложение, уже три месяца прошло.

– И вам решили перекрыть кислород, – констатировала я.

– Перекрыть, – громко сказал он и посмотрел на меня. – Выжить из рынка навечно.

– Что?

Олег хмыкнул и проговорил:

– Загибай пальчики, сестренка: рекламные объявления, которые мы не давали, заказные статьи, где наша продукция – откровенное говно, налоговая думает, что мы нечестно работаем, а, в частности, не все доходы учитываем. А обманутые клиенты не получили свои заказы, потому что не у нас они заказывали, монтажники и менеджеры увольняются, и работников нет. Про новое здание сказал, да еще склад у нас сгорел с продукцией. Посчитала? Ну и как ты думаешь, можно не принимать это близко к сердцу? Нет.

– Вы знаете, кто за этим стоит?

– Ага, Щербаков и Белов. Только тебе название их компании все равно ничего не скажет, – продолжил он. – Они появились год назад.

Что?

– Они давят фирму, которая на рынке уже двадцать лет? И вы молча подставляете щеки?

– Была идея встретить их после работы с битой, но УК не позволяет, – пошутил он.

Я даже для наглядности показала ему большой палец вверх. Идея у него, откровенно говоря, плохая.

Больше мы не говорили. Да как же так. Я просто думала обо всей ситуации в целом. Если бы я узнала об этом, когда находилась за границей, то не было бы такого шокирующего эффекта. Возможно, я бы не рискнула приехать сюда.

Когда мы припарковались у больницы и я уже собиралась выйти, Олег остановил меня, прикоснувшись рукой к локтю.

– Стой.

Я повернулась.

– Я думаю, чтобы было проще жить, нужно продать все. В частности, всю отделку и строительство, а другую «ооо-шку», чем я сейчас занимаюсь, оставим на хлеб с маслом, тем более сейчас только там основной доход. И заодно новое здание пусть забирают, не было его, и не стоит начинать.

– Ты с дерева поскользнулся?

– Зачем нам тягаться с молодыми дерзкими парнями, пусть покупают всю нашу базу и не лезут в нашу семью. Это как раз тот случай, когда лучше не воевать.

– А отец что говорит на это?

– Ничего. Не хочет он. Ведь ты помнишь, что работать мы начали уже давно. Жалко ему.

– Да, я помню, – сказала я как-то грустно. «Жалко, но и я не хочу ничего продавать».

– Отлично. Я уже все документы подготовил, сейчас отец подпишет доверенность, будет нужна твоя подпись и все, а на следующей неделе нам деньги перегонят. Пошли, – произнес он как-то весело. А мой заторможенный ответ он расценил как согласие? Вот блин. А я-то против. Я не хочу ничего продавать. Боже, я даже готова встать у руля. Тем более я желаю этого.

***

На нужный этаж поднималась в полной тишине и одиночестве. Олег только сказал номер палаты и отошел разговаривать с каким-то мужчиной в холле. Я же пошла одна. Даже заметила, насколько современная клиника, но все равно там есть тот неприятный запах лекарства, который присутствует в больницах. Не нравится. Пытаюсь отделаться от навязчивых мыслей, когда я провалялась в реанимации несколько дней после того, как послушалась мужа и сделала аборт.

Открывая дверь в палату, решила для себя, я уговорю отца отдать мне компанию. Чего бы мне это ни стоило. Может быть, я реабилитируюсь в глазах семьи и отвлекусь от своих личных проблем.