– Еще разик спрошу, на что вам дался малец? Понянчитесь с ним недельку, а потом, как паршивого кутенка прочь со двора? Так дело не пойдет, парень вам не забава. Пусть у Филлипыча живет, приучается к работе, а я договорюсь, чтобы мастер больше его колодкой по затылку не бил.

– А… а навестить его можно завтра? – робко спросила я. – Пряников принесу, игрушек, мази от синяков. Ботиночки куплю, а то что ж он босой по снегу…

Чернобородый мужик с досадой смачно сплюнул на обочину и, поудобнее закинув живую ношу на плечо, пошагал к дому. Сам Даня уже криво улыбался, одной рукой обнимал хозяина за толстую багровую шею, а другой размазывал по щекам сопли со слезами и мне махал так, что душа разрывалась.

– Данечка, я завтра к тебе приду! Никто больше тебя не тронет.

«Все равно найду способ ребенка забрать и перевести в надежное место. Крепостного права больше нет, не позволю мучить мальчишку».

– Чувствительная вы натура, Алена Дмитриевна! – раздался над ухом низкий волнующий рокот.

Но после краткого замешательства ко мне уже вернул здравый ум и склонность к игривой иронии.

– А разве вам Даню не жалко? Тем более, намекнули, что сами в его шкуре бывали?

– У вас слух отменный и глаз зоркий, – деланно поразился Илья Гордеевич.

– На здоровье не жалуюсь, – парировала я. – А про вас слышала от Жигаловой Акулины Гавриловны. Будто вы самый скользкий судак в ее жениховском решете. Она уже и надеяться бросила, что сыщет для вас невесту. Ну, да это меня не касается, своих дел полно. Подскажите, Даня в том черном домишке живет? Я обещала наведаться и проверить, так слово сдержу.

– Сдержите непременно, если не забудете до утра, такое с барышнями часто бывает. А пока что у вас носик озяб, Алена Дмитриевна, не желаете ли чайком угоститься, кажется, только вас и ждут, – снисходительно заявил Зарубин, указывая на Анисью и Федора, идущих нам на встречу.

– Может, и вы загляните на огонек к Артамоновым, – как можно равнодушнее пригласила я.

– По соседскому торговому делу отчего ж не зайти, – ухмыльнулся Зарубин, подставляя мне локоть.

Я не сообразила, что надо за него ухватиться, гордо пошла впереди и забрызгала подол, промочила ноги в луже, так Зарубин мигом догнал и теперь уже сам взял меня под руку.

– Осторожнее, Алена Дмитриевна, куда вы бежите? Я ведь не кусаюсь, хотя вы меня и назвали судаком, а это рыбина хищная, прожорливая. Не одними пескарями живет, может и окунечка словить, и плотицей закусить.

– В рыбе я не очень разбираюсь, а вот с разными людьми общаться приходилось.

– Откуда же вы к нам прибыли, Алена Дмитриевна? Говор у вас отнюдь не московский.

– Издалека я, Илья Гордеич, из самой Сибири, куда при царе декабристов ссылали.

– Это каких же декабристов? – нахмурился Зарубин. – Тех, что хотели царя-батюшку свергнуть да смуту в стране учинить?

Я задумалась в опаске снова тронуть неловкую тему.

– Ну, Трубецкой, Муравьев, Якушкин… Они в Тобольской губернии у нас школы открывали, музыкальные студии.

– Слыхал! На Урале у меня знакомец хороший остался – Савва Геннадьевич Васильков. Не приходилось встречать? Женился летом, красавицу строптивую за себя взял, повез на перевоспитание в деревню. А вы, что же, путешествуете одна?

Я не стала мутить воду и петлять, как заяц от охотников, выложила все, как на духу, раз пошел промеж нас честный разговор.

– С мужем мы расстались по причине моей бездетности. Я финансово обеспечена, скучать не привыкла, захотела после провинции посмотреть большие русские города да сыскать пожилого родственника. Не слыхали среди торговых людей о купце Третьякове Егоре Семеновиче? Среднего роста, плотный, подвижный… Раньше гладко брился, а теперь, кто его знает, восемь лет прошло, как пропал. И печальней всего, сам не спешит найтись.