– Нет.

– Я тоже, – сказал мужчина. – Я даже не помню, что сейчас сказал.

Я кашлянул; на паркетный пол цвета горчицы упали две капли цвета кармина.

– Послушайте… мне все равно… но у моего друга пропал отец, и Коля теперь совсем один в своей комнате, следит за странными черными жуками и боится… давайте, прошу вас, давайте сходим к продуктовому ларьку и узнаем, что с ним случилось…

Мужчина выпил, почесал лысину и кивнул:

– Почему нет? Потопали. Пока пьяный – можно. Кстати, позволь представиться – Игорь. И не называй меня дядей, пожалуйста.

– Саша, очень приятно.

По небу ползли лохматые серые тучи, из-за которых украдкой выглядывали звезды; луна подмигивала ущербным глазом. Навстречу нам из тьмы выползали глыбы многоэтажных домов и дряхлые кости неработающих фонарей. Повсюду валялись перевернутые мусорные контейнеры, из которых высыпались картофельные очистки, старые упаковки, использованные презервативы, пачки из-под сигарет, яичная скорлупа, полиэтиленовые пакеты, старая одежда, дряхлые ботинки и так далее. Стояла непроглядная темень, но Игорь захватил вечные фонарики, и мы шли по мерзлому асфальту, крутили ручки, а впереди нас прыгали светлые пятнышки. Иногда они выхватывали из тьмы дохлых кошек и мертвых людей, которые скорее напоминали кукол.

– Почему в нашем доме кошки не умирают? – задумчиво протянул Игорь. Сейчас, в накинутом на темно-зеленый свитер землисто-сером пыльнике и галифе он выглядел как солдат, или даже как мушкетер, потому что у него были великолепные мушкетерские усы и пронзительный мушкетерский взгляд, только в руках, увы, Игорь сжимал не мушкет или шпагу, а фонарик и пистолет Макарова. Не знаю, откуда он его взял. Может, Игорь военный?

– Потому что дом освятил капеллан, – угрюмо ответил я. На мне была старая кожаная куртка с дырявыми карманами и джинсы, потертые на коленях – гордиться нечем. Это вам не галифе и классный пыльник.

– Чушь какая-то. Ты еще скажи, что окна, закрашенные в черный цвет, помогли. Но в дом их, кошек в смысле, тянет, это факт. И живут там припеваючи, только орут громко и друг друга жрут.

– Ну если больше нечего жрать, – буркнул я, – почему бы и нет? У котов же нет собственного продуктового ларька.

Игорь промолчал.

У ларька народу было раз-два и обчелся.

Продуктовый ларек – это натурально жестяной ларек, выкрашенный в синий цвет, с оконцем впереди, которое забрано чугунной решеткой. Перед ларьком стоят два прожектора, от которых куда-то во дворы ползут толстые черные провода. Прожектора освещают пятачок перед ларьком и собственно покупателей. Которых было двое на данный момент: у окошка стоял лохматый седой старик в драповом пальто, а за ним скучающе поигрывал тросточкой лысый парень лет двадцати. На нем были черные джинсы и черная куртка на синтепоне. На лице и руках парня краснели ранки.

Я не мог понять, зачем ему трость; может, людей по голове бить?

Мы пристроились в конец очереди.

Старик спрашивал у ларечного оконца:

– Так откуда вы берете еду?

Из окошка ему неразборчиво отвечали.

– А они откуда берут?

Снова что-то невнятное.

– А эти?

– …

– Ну вот, опять. А ВЫ тогда откуда берете продукты?

– Мать твою, дед, – возмутился парень в джинсах. – Тебе, что ли, кажется, что ты в анекдот попал? Надоел. Получи свой паек и проваливай.

Старик повернулся к нему, яростно блеснул круглыми линзами и крикнул:

– Кощунство! Кощунство!

– Какое, к чертям, кощунство? – удивился парень в джинсах.

– Чего тут непонятного? Людей вешать на столбах – это кощунство, – ответил старик и крючковатым носом указал куда-то на другую сторону улицы. Проследив за его взглядом, можно было заметить темные силуэты повешенных на столбах людей; они, люди эти, с протяжным скрипом качались из стороны в сторону.