– Губу закатай, – откликнулся Протасов.

Они вылезли из салона, оглядываясь по сторонам. Площадка, на которой они стояли, была не больше теннисного корта. С нее открывался великолепный вид на все ущелье, которое они только что преодолели. Вид с птичьего полета.

– С-самая высокая точка ущелья. – Армеец почесал затылок. – Местный пентхаус.

– Хватит балаболить! – рявкнул Протасов. – Помогите вытащить Вовчика, е-мое!

Втроем они осторожно извлекли Волыну из кабины, устроили на земле, среди колючек.

– Держись, Вовка! – в который раз сказал Протасов. Губы Вовчика казались такими синими, будто он превратился в советского школьника, отхлебнувшего, потехи ради, чернил фабрики «Радуга» из толстостенной квадратной банки.

Вовка… слышишь меня?! – заорал Протасов, а затем, схватив Волыну за грудки, принялся неистово трясти. Армеец уже открыл рот, чтобы попросить друга не делать этого, когда произошло чудо. Синие губы дрогнули, Волына медленно открыл левый глаз, желтоватый после перенесенного в ТуркВО[12] вирусного гепатита.

– Зема… – прошептал Вовчик. Хотел улыбнуться, но вместо улыбки получилась жалкая гримаса.

– Держись, брат! – выдохнул Валерий.

– Держусь, – одними губами сказал Вовка.

– Молоток, – ободрил его Протасов, утирая со лба крупные капли пота. – Фух. Все будет ништяк. Скоро отремонтируем тебя, забегаешь, как новенький.

– Холодно, зема.

– Холодно? – выкрикнул Протасов. Армеец и Планшетов у него за спиной обменялись многозначительными взглядами. Солнце готовилось заступить в зенит и основательно припекало.

– Помираю я, зема, – прошептал Вовчик.

– Ты гонишь, е-мое! Никаких «помираю», понял, да?!

Волына собирался что-то ответить. Уголок его рта дрогнул.

– По-любому… – сказал Волына. И закрыл глаз. Протасов, закусив губу, отвернулся.

– Пацаны, к нам гости, – Планшетов с тревогой всматривался вдаль, где три или четыре машины неслись по ущелью, волоча за собой плотные пылевые хвосты. – Резво идут, гниды…

– Ага, как на п-параде…

Армеец перевел взгляд на темные жерла пещер за спиной. Теперь, когда столкновение с охотниками стало неизбежным, пещеры уже не казались такими зловещими, как с первого взгляда. Напротив, Эдик подумал о них с определенной долей симпатии. Конечно, ведь там наверняка должен был быть выход. Если хорошенько поискать.

– Как думаешь, выберемся через них? – с надеждой спросил Планшетов.

– Думаю, да, – ответил Эдик. – Если по-повезет. Хотя, пещера пещере рознь. Нам на плато надо п-пробиваться. На противоположную сторону кряжа. Если сквозную найдем, дальше, г-горными тропами, возможно…

– А потом, чувак?

Эдик пожал плечами. Впереди был длинный путь, они находились в самом начале.

– Выбираться с полуострова.

– А он? – Планшетов кивнул в сторону распростертого на земле Вовчика. Эдик предпочел промолчать, даже отвернулся, для верности, в душе полагая, что при любых раскладах раненый, скорее всего, не будет им обузой, поскольку скоро умрет. Вот и все. Но, он не спешил озвучивать свои мысли. Это сделал за него Протасов. По-своему, естественно.

– Еще раз такой намек дашь, Юрик, урюк ты, блин, неумный, – зловеще пообещал Протасов, сопя, как бык, – и все. Удавлю голыми руками. Въехал?

– А что я сказал?

– Мне, б-дь, по бую. Ты меня слышал, гнида!

– П-прекратите, – поднял руку Армеец. – Надо уходить. Срочно. Не-не-немедленно…

Протасов, крякнув, поднял Волыну на руки и, не оборачиваясь, зашагал к пещерам.

Эдик уже было собрался поспешить за ними, когда голову Планшетова осенила неплохая идея. Не из тех, что часто гостили в головах блистательных полководцев вроде Ганнибала или его врага Луция Сципиона,