– Извини, брат, не мы тебя вязали, и не нам тебя развязывать.

– Если что, скажете, что я сам развязался, – снова попросил их Александр.

– Нет, брат, извини. Зачем нам лишнее. Ты уж сам выпутывайся из этой ситуации.

Их разговор прервал скрип открываемой двери. В подвал заглянул молоденький солдат в натянутой на уши пилотке. Заметив, что Тарасов пришел в себя, он передернул затвор винтовки и приказал ему следовать за ним. Александр шел по узкому коридору, стены которого были выкрашены в грязно-зеленый цвет. В спину ему упирался трехгранный штык винтовки. Стоило ему замедлить движение, как он больно впивался в нее.

– Стоять! – громко скомандовал солдат. – Лицом к стене!

Тарасов выполнил команду. Боец открыл дверь и с силой втолкнул его в какое-то помещение. В дальнем углу за небольшим столиком сидела женщина средних лет, одетая в военную форму. Синяя шерстяная юбка плотно облегала ее крутые бедра. Она повернулась к нему и смерила его презрительным взглядом. Напротив нее за большим столом сидел майор. Ворот его шерстяной гимнастерки был расстегнут. Первое, что бросилось в глаза Александру, была шея майора, а если вернее – ее отсутствие. Обвислые щеки офицера буквально лежали на петлицах его гимнастерки, закрывая знаки различия.

– Проходи, Татарин, проходи. Семенов, развяжи ему руки, – приказал он солдату.

Тот отставил винтовку в сторону и стал развязывать Тарасову руки. Офицер достал из лежащего на столе портсигара сигарету и закурил.

«Странно, – подумал Александр. – Почему майор курит сигареты, а не папиросы, которыми, как правило, снабжают офицеров наши тыловики? Впрочем, здесь фронт, и наверняка, курят то, что имеют».

От одежды солдата, что развязывал ему руки, тоже пахло знакомым запахом немецких сигарет.

«Может, мне все это чудится? – спросил он сам себя. – Давно не курил, и желание втянуть в себя табачный запах вызывает эти вкусовые галлюцинации».

– Садись! – приказал ему майор и указал на стоявший посреди кабинета табурет.

Тарасов сел и начал растирать затекшие руки.

– Нам все известно, Татарин, поэтому я рекомендую ничего не скрывать.

– А что вам известно, товарищ майор? – спросил его Тарасов.

Тот усмехнулся.

– Ты, наверное, шутник, Татарин. Я же сказал тебе, что все. Я знаю, что ты являешься заместителем командира немецкой диверсионной группы. Знаю твою кличку, которую тебе, как собаке, дали немцы. Знаю задачу твоей группы. Всего этого достаточно, чтобы поставить тебя к стенке. Мне все это рассказали твои подчиненные – Токарь и Цветной. Они, в отличие от тебя, поняли, что лучше все рассказать сразу, а не ждать, когда мы из них вытянем эти сведения клещами.

Он сделал паузу, стряхнул пепел от сигареты в массивную чугунную пепельницу, стоявшую на краю стола, и спросил:

– Что молчишь? Ты что, удивлен хорошей работой НКВД?

– Почему удивлен? Я сам являюсь сотрудником особого отдела. Людей, что вы назвали, я не знаю и никогда их не видел. Я вам еще раз говорю, что я капитан НКВД, сотрудник особого отдела 157-ой стрелковой дивизии, возвращался из госпиталя в часть, которая, по моим сведениям, сейчас отведена на отдых в пригород Ярославля. Воспользовался попутной машиной, которая по дороге сломалась. Пришлось идти пешком, а тут – ваши солдаты.

– Не нужно мне врать, Татарин! 157-ая стрелковая дивизия уже три дня назад передислоцировалась в город Рыбинск. Это для справки.

За разговором Тарасов не заметил, как в кабинет вошел еще один человек в форме НКВД и встал за его спиной. Когда майор закончил фразу, мужчина нанес ему сильный удар ногой в бок. Тарасов слетел с табурета и упал к ногам майора.