Я промолчал. Воцарилась долгая пауза, которую нарушил Саврасов.

– Вы говорите Москва… – начал он.

– Не я, а Гюберт…

– Да, да, это понятно, – кивнул Саврасов. – Но надо же учесть, что я устроился здесь фундаментально. Меня уважают, со мной считаются, мне доверяют. Сюда, если вы хотите знать, двери, как в рай, очень узенькие. Конечно, если дело требует, я брошу все, но это пахнет, я повторяю, нелегальщиной. Мое исчезновение насторожит руководство, возникнут подозрения. В данный момент я ничем официально не смогу обосновать свое желание покинуть завод. Но если, как принято говорить, цель оправдывает средства, тогда можно рискнуть.

– Нет, так не пойдет, – сказал я решительно. – Гюберт, очевидно, не предполагает, что поездка в Москву так сложна. Я его информирую. Оставайтесь здесь, и больше к этой теме возвращаться не будем. В Москве все же остались у вас свои люди?

– Как это понимать? – испытующе спросил Саврасов.

– Раз вы категорически не можете к ним поехать – а ваши доводы меня убедили, – придется мне помочь вам.

– Хм… Есть один человек, служит на железной дороге. Я приобрел его еще в прошлом году. Удачный человек. Я бы сказал – очень удачный и перспективный. Проверен. Он уже оказал нам кое-какие услуги и готов их оказывать дальше.

– Это надежно?

– Вполне! – твердо заверил Саврасов. – Я информировал о нем Доктора. Он понравился ему еще тогда, до войны. Мы условились именовать его «диспетчером». На него можете рассчитывать.

– Ах, Диспетчер! – воскликнул я. (О Диспетчере я слышал, конечно, впервые!) – Слышал… А еще кто? Диспетчера трогать пока не разрешают.

– Есть еще человек, уже другой категории, – сказал Саврасов нерешительно.

– Именно?

– За этого поручиться не могу – будет слишком смело.

– Кто он?

Саврасов охотно рассказал, как рассказал бы любому другому, пришедшему к нему с паролями. Этот второй человек – бывший прораб одной из подмосковных гражданских строек. Инженер-строитель по опыту, но без диплома. Судился по уголовному делу, после заключения долго не мог обосноваться в Москве и получить прописку, но перед самой войной ему удалось это. Живет на частной квартире в районе Тимирязевской академии.

– О нем мне ничего не говорили, – деловито сказал я. – Так вы говорите, человек он ненадежный?

– Ненадежный, – кивнул Саврасов. – Этот тип привык к большим деньгам и очень избалован ими. За деньги, тем паче за хорошие деньги, которых у него теперь нет, он не остановится ни перед чем. Использовать его постоянно очень опасно, он пригоден лишь для эпизодической работы. Пьяница. А пьяницы, с одной стороны, весьма нам полезны, но с другой – опасны, неосторожны. Поэтому использовать его можно с оглядочкой. Я виделся с ним перед отъездом из Москвы. Он озабочен получением документов, которые освободили бы его от призыва в армию. Воевать не хочет.

– Понятно, – сказал я. – Еще кто?

– Все. Больше нет. Война все перемешала, раскидала людей.

«Негусто у тебя, оказывается», – решил я про себя и сказал:

– Значит, сами вы ничего не сделали, чтобы восстановить положение? А как вы живете материально?

– Живу неплохо, но можно было бы и получше, – усмехнулся Саврасов.

– Это дело легко поправимо…

– Что вы сказали? – Саврасов подался немного вперед.

Я прямо не ответил на вопрос и продолжал:

– Давайте договоримся так… – тут я почесал переносицу, будто что-то соображая. – Все, что вы считаете нужным сообщить Гюберту, набросайте себе для памяти, чтобы завтра подробно рассказать мне. Хватит времени до завтра?

– Безусловно.

– Отлично. Завтра же я сниму деньги с аккредитива и вручу вам. Тут с этим делом нетрудно?