Вторая, озвученная неким почтмейстерским уездным чином господином Свечновым, который встречал князя в Смоленске, и который в приватной беседе узнал о намерении князя отправиться в Санкт-Петербург ко двору, чтобы в эту лихую годину возможно в последний раз послужить Отчизне.

Некоторые свидетели показывали, что незадолго до появления неприятеля князь

ушёл на восток, дабы переждать смутное время.

Особый интерес вызывали, прилагаемые к делу показания некоторых уездных помещиков о передаче князю ценностей «для временного сокрытия от врага». Документального подтверждения этому никакого не имелось, поэтому серьёзно следствием не рассматривалось – все знали высочайшую честность и порядочность князя. Единственный же свидетель, который в то время мог пролить свет на это таинственное дело, – сестра князя Мария Алексеевна не пережила исчезновение, или вероятную гибель горячо любимого брата скончалась в январе одна тысяча восемьсот тринадцатого года.

В общем, следствие ничего конкретного не раскопало, и через несколько месяцев дело закрыли. Прочие исторические документы никакого отношения к исчезновению князя не имели и свет на него пролить не могли….

***

У нас оставался блокнот. На первых страницах блокнота ребята из технического отдела восстановили исчезнувшую со временем запись:

Дорогой князь Михаил!

Если теперь ты держишь в руках эту записку, увидеться нам не суждено никогда. Хотя более всего мне теперь хочется увидеть и обнять тебя, твою супругу Александру, деток. Мария и Илюша, поди, уже совсем взрослые. О многом хотелось бы поговорить с тобой.

Князь Михаил, надеюсь, тебя не смутит форма моего послания. Делаю это намерено, дабы посторонние понять не смогли. Ты же, наоборот, без затруднения осилишь его. Внимательно отнесись к моему посланию. Как знать, может статься, оно ещё сослужит службу моему доброму имени и чести.

На этом прощай. Крепко обнимаю и целую тебя, Вас всех.

Из текста записки следовало, что князь придавал серьёзное значение блокноту.

О самом князе Михаиле известно, что находился он на дипломатической службе в

Англии с момента установления Наполеоном блокады и до тысяча восемьсот шестнадцатого года. Потом высочайшим повелением оказался переведён на континент. Сначала в Голландию, затем во Францию. А в тысяча восемьсот тридцать первом году князь Михаил ушёл в отставку, вернулся на родину. Поселился в родительском имени на Смоленщине. Долгие годы безрезультатно князь Михаил искал следы отца….

– …Да-с Илья Алексеевич тяжко, очень тяжко. Я теперь уже вторую

неделю на ногах. Всю губернию объехал. И везде в каждом уезде, городе, да что в городе в любом придорожном селении полно беженцев, военных, раненных. Дороги забиты. Кругом неразбериха, неготовность войне, бестолковость наша в полной мере проявляется. И масштаб сего огромен…. Всюду неспокойно. Мужики лихие да дезертиры в стаи сбиваются. По глухим норам пока прячутся. Но это пока. Погоди, дай только срок, – повыползают из нор своих. Как только Бонапарт поближе придвинется,

время этих упырей придёт. Вот тогда Содом и Гоморра то и начнётся.

Пойдёт по губернии «красный петух» гулять, польётся кровушка….

Казимир Иванович говорил тихим усталым чуть хрипловатым каким-то невзрачным голосом. Сорока шестилетний губернатор был не высок, по-юношески худощав, строен, в движениях медлителен, и, даже, можно сказать малоподвижен, при этом педантичен.

Высокому, крупному, подвижному и деятельному князю губернатор составлял полную противоположность.

Илья Алексеевич и Казимир Иванович дружили давно. С того времени, когда в одна тысяча восемьсот седьмом барон Аш Высочайшим повелением был назначен на губернаторство Смоленской губернии, приняв Смоленскую губернию, после Архангельской с жалованием чина действительного статского советника….