Распрощавшись с Людвигом, Генрих купил себе темный костюм-тройку из натурального английского твида, белую рубашку Бурылинской мануфактуры, венецианский шелковый галстук, пальто варшавского пошива и шерстяное кашне. Подобрал в обувном магазине на первом этаже галереи зимние ботинки на толстой каучуковой подошве и, окончательно переодевшись во все новое, вышел на улицу.

Питерская погода не разочаровала. Снаружи снова шел снег с дождем, и видимость не превышала двух-трех метров. По-хорошему, следовало бы озаботиться приобретением большого зонта из тех, что в собранном виде похожи на трости – в качестве трости могли и служить, но Генриху, привыкшему к другому образу жизни, переучиваться было поздно, да и незачем. Идти оказалось недалеко, и промокнуть он не успел.

– Здравствуйте, Федор Иванович! – Карл сидел за столиком у окна, пил чай и просматривал свежий журнал.

– Рад вас видеть, Генрих Николаевич! – контакт вел себя естественно, из легенды не выбивался, внимания к себе не привлекал. – Составите компанию?

– Всенепременно! – Генрих повесил пальто и шляпу на деревянную полированную вешалку, стоявшую в простенке между двумя высокими окнами, и присел к столу. – Черный чай, – кивнул он половому, одетому, впрочем, скорее как ресторанный официант, чем как обслуга из русского трактира. – Что можете предложить? Дарджилинг? Ассам? Хунань?

– Практически все, что пожелаете, – чуть склонил голову средних лет по-европейски ухоженный половой, – но я рекомендовал бы красный кимун фирмы Высоцкого. Великолепный чай с легким привкусом вина, фруктов и сосны…

– Уговорили! – усмехнулся Генрих. – Без сахара, но что-нибудь сладкое я бы съел.

– Смоква из груш на меду, смоква из рябины, лепные и печатные пряники, архангельские козули, пирожки с клюквой, европейские пирожные…

– Два пирожка с клюквой, – решил Генрих. – Благодарю вас.

– Итак? – спросил Карл, когда половой отошел, чтобы выполнить заказ.

– На первый случай, я хотел бы получить краткую – времени у нас не более часа – справку о внутриполитическом положении империи. Это возможно?

– Разумеется! Иначе за что вы мне платите?

«И немало!»

– Тогда приступим.

– Что ж… – Федор Иванович Комаровский служил в Первом промышленном кредитном банке, занимаясь анализом рынков. Специалист он был не из дешевых, но в определенных кругах имел репутацию человека не просто умного и знающего, но и осторожного, осмотрительного и основательного. И, что не менее важно, не болтливого. – Что ж… – поправил он пенсне. – Начнем, пожалуй, с того, что империя находится в состоянии шаткого равновесия. Проблематичность ситуации, однако, заключена в том, что наличествует более одной силы, способной данное равновесие нарушить.

– Вы имеете в виду мартовский кризис?

– И да, и нет, – Комаровский промокнул губы салфеткой и откинулся на спинку стула. – Видите ли, Генрих Николаевич, конституционный кризис семнадцатого марта был ожидаем с момента подсчета голосов на последних выборах в декабре прошлого года, но спровоцировали его люди недалекие и недальновидные, относящиеся к политической периферии, тогда как главные игроки в крушении системы заинтересованы не были. Не хотят они этого и сейчас. Однако, если в марте они с кризисом справились быстро и относительно безболезненно, отнюдь не очевидно, что это получится у них во второй раз.

– Вот как! – кивнул Генрих. – Что ж, тогда, давайте перейдем к конкретике.

– Как прикажете! А конкретика, как ни странно, относительно проста. Империю удерживают от саморазрушения инерция привычки и усилия тех самых политических игроков, о которых я упоминал ранее. Усилия несогласованные, но все-таки – и это самое важное – идущие в одном направлении и оттого приносящие приемлемый результат. Во всяком случае, до времени.