Но перед этим Гришу успела перехватить корреспондентка молодежной газеты.

– Григорий Анатольевич, не будете ли вы так любезны и не ответите ли на несколько вопросов …

Девушка была молода, очень нервничала и Грише стало ее жаль.

– Давайте попробуем. Как зовут вас?

– Глаша … Глафира. Это первая выставка, в которой вы участвуете?

– Нет, Глаша, далеко не первая. Совсем недавно состоялась выставка студии военных художников имени Грекова, где были мои картины и я получил в качестве премии именные часы от Министра обороны – вот эти.

И Гриша показал красивые «Командирские» часы.

– Вы пишите только портреты?

– Преимущественно.

– Работаете ли вы в цвете?

– Да.

– А где можно увидеть ваши картины?

– Пока только в студии имени Грекова.

– А вам еще не приходилось выставлять свои картины, то есть портреты, за рубежом?

– Да, приходилось. И даже завоевывать там призовые места.

– А нельзя ли подробнее?

– Извините, меня ждут, – и Гриша показал на Улю, Василевского и Жутовского.

ЧТО С ТОБОЙ ?

Положив голову мужу на грудь Тоня тихонько спросила.

– Что-то случилось? Я чувствую, ты в себе что-то держишь …

Свиридов молча поцеловал Тоню.

– Поделись … Расскажи, тебе легче станет. Или мне … этого знать нельзя?..

– Тебе все можно, дорогая моя Тонечка. Да делиться … кровью … не хочется. Пусть уж эти грехи так на мне и останутся.

– Почему ты не хочешь разделить их с мной?

– Я же говорю – крови много …

– А ты думаешь, что я не знаю … Я же чувствую, что за твоими отлучками … даже если об этом и не сообщают … И переживаю еще сильнее … Ты стал думать, что я слабая?

– Нет. Просто не хотел вешать на тебя еще и это.

– Глупый! Мне же легче будет переживать все вместе с тобой. И исповедоваться у отца Исидора легче – не за тайное подозрение, а за поддержку мужа и незримое участие в делах его.

– Ходишь на исповедь?

– Хожу, Толенька, хожу … Прости меня.

– Что прощать – права ты. И твоя молитва много весит.

– А я за всех молюсь – и за тебя, и за Гришу, и за Улю, и за Верочку … Ты думаешь, я не чувствую, чем ты занимаешься? Иногда …

– И тебя это не смущает, не напрягает?

– Никогда! Я тебе верю, и ты это знаешь. А если я буду все это знать – вдруг, чем и помогу.

– Но все-таки лучше тебе держаться в стороне …

– Ты слышал о том, что восемнадцать лет творилось в Оренбурге?

– Да.

– Примешь меры?

– Да. Пока думаю, как охватить всех затронутых. Выложить видео в Интернет?

– Думаешь, подействует? Сомнения нет?

– Есть сомнения. Но видео я сделаю – пусть оренбуржцы посмотрят, кто у них в чиновниках ходит.

– Если они занимались этим восемнадцать лет …

– Все восемнадцать я снимать не буду. А на двадцатиминутный фильм мне пары дней хватит …

Через пару дней Свиридов пришел домой рано – его встретила Уля.

– Папа Толя, здравствуй!

Она поцеловала его в щеку.

– Ты плохо себя чувствуешь? Что-то случилось?

– Здравствуй, милая. Ничего, я пойду прилягу в кабинете …

Вид Свиридова так не понравился Уле, что она сняла фартук и тихонько пошла за Свиридовым в его кабинет. Этим она нарушала неписанное правило – без дела, а тем более без стука туда не входить.

Но она вошла. Свиридов лежал на диванчике, подложив под голову подушку.

– Папа Толя …

Уля присела рядом с ним.

– У тебя неприятности? Можно, я прилягу рядом?

Она пристроилась рядом со Свиридовым, тот потеснился и обнял ее рукой. Уля прижалась к нему спиной и стала гладить его руку.

– Папа Толя … Успокойся … Все будет хорошо … Ты и деда Вася – вот мой папа … Это тебе я могу все рассказать, посплетничать … Ну, еще маме Тоне … Ты не представляешь, как это плохо – когда папы нет …

– Представляю, Уленька, представляю … У меня у самого отца не было … Но после войны у стольких пацанов отцов не было, что этого не замечали … А отец так нужен …