Мне представляется, что вербализация может осуществляться в форме как устной речи или письма, так и мысленной трансформации невербального психического содержания в вербальные психические конструкции. Соответственно, более правильным было бы называть вербализацией не только «выражение в словах», но и «выражение в уме» с помощью редуцированных понятий. И если я в форме внутреннего диалога с самим собой, например, обсуждаю собственное недавнее поведение, то это тоже вербализация, так как я описываю и обсуждаю (моделирую) уже с помощью вербальных конструкций собственные невербальные переживания, в том числе чувственные репрезентации собственных действий.

Вербализация – это не только иной (второй) уровень репрезентирования реальности – перевод субъективного чувственного психического содержания в новую вербальную форму, потенциально доступную передаче между людьми. Но это еще и репрезентирование недоступной восприятию реальности. Конечно, в первую очередь, вербализация – это выражение с помощью понятий и вербальных психических конструкций невербального, главным образом чувственного психического содержания человеческого сознания.

Только вербализованное содержание сознания в принципе способно становиться достоянием других людей в результате его экстериоризации человеком в форме устной или письменной речи.  То, что не вербализовано, как бы и не существует ни для кого, кроме переживающего это субъекта. Недаром Э. Мах пишет: «Не то принадлежит науке, что тонкий наблюдатель природы или знаток людей полубессознательно чувствует и скрывает внутри себя, а только то, что он сознает вполне ясно так, что он в состоянии сообщить это другим» (2011, с. 187).

А. Шюц солидарен с М. Шелером в том, что «пределы осмысленности человеческих переживаний совпадают с границами их вербализации…» (цит. по: Н. М. Смирнова, 2008, с. 299).

В рамках процесса вербализации некоторые исследователи рассматривают не только замену чувственных концептов вербальными психическими конструкциями, но даже обозначение чувственных концептов редуцированными понятиями[47]. Я предлагаю различать разные аспекты ментальной вербализации и обсуждать в ее рамках разные процессы: 1) связывание чувственной психической конструкции с образом соответствующего слова при образовании понятий; 2) создание вербальных определений понятий; 3) замену чувственных репрезентаций реальности их вербальными моделями и даже 4) построение вербальных концептов.

Психическая конструкция превращается в концепт только после ассоциации ее с образом соответствующего слова, то есть концепт – это всегда и только значение определенного слова. Некоторые лингвисты, однако, расширяют рамки понятия концепт, отождествляя его фактически с любой психической конструкцией. З. Д. Попова и И. А. Стернин (2007б, с. 51), например, считают, что концепт не обязательно должен иметь название в форме слова или устойчивой языковой конструкции из слов, то есть «он может иметь словесное выражение, а может и не иметь его» (там же). По их мнению (2007, с. 301), существует много невербализованных концептов. Причиной вербализации/невербализации концепта является лишь его востребованность для обмена информацией между говорящими.

Авторы уверены (2007б, с. 54 и 66–67), что очень многие, если не большинство, концептов не имеют обозначений в языке, так как обслуживают сферу индивидуального мышления, поэтому их бывает трудно обнаружить. Они утверждают, что надежный способ обнаружения невербализованных концептов – сравнение языков, позволяющее выявить концепты, не имеющие переводных соответствий в одном из языков. Авторы (с. 54) полагают, что языковые средства необходимы не для существования, а лишь для сообщения концепта… Они дискутируют со своими оппонентами (А. П. Бабушкиным, Г. Г. Слышкиным, С. Г. Воркачевым, С. В. Кузлякиным и другими исследователями), справедливо считающими, что концепт обязательно должен быть назван словом, иначе нельзя говорить о существовании концепта.