Оставаясь в общем ряду регионоведческих школ, латиноамериканистика обладает рядом несомненных особенностей. Их необходимо учитывать сегодня при изучении реакции латиноамериканских экономик и обществ на ключевые глобальные процессы, а также при оценке способности регионоведческой школы вносить лепту в обобщение мирового опыта. Итак, к чему можно свести ее специфику? ЛКА, во-первых, уникальна тем, что имеет парадоксальное сочетание несомненной цивилизационной общности и широкого диапазона национальных ситуаций, демонстрирующих разность исходных матриц. Общность отмечена беспрецедентным лингвистическим родством, преобладающей конфессиональной принадлежностью, весомым и часто определяющим присутствием иберийского компонента в национальной культуре. Наконец, повсеместно сказывается сходство исторических судеб стран ЛКА. Национальная государственность стала, как правило, результатом первой волны деколонизации в латиноамериканской части региона и результатом третьей в случае карибских государств33.

Налицо беспримерное родство, с которым может соперничать лишь арабский ареал. Но он заметно меньше по суммарному населению и занимаемому пространству. Другое обстоятельство – в арабском ареале обнаруживается и воспроизводится цивилизационная преемственность даже при продолжительной колониальной летаргии. В латиноамериканском регионе ход истории определяется сломом преемственности, трансплантацией и укоренением метропольных тканей, а затем адаптацией либо гибридизацией общественно-экономических структур.

Не меньше впечатляют различия стран ЛКА: по степени экономической развитости, по стратификации социума, по композиции этнорасового состава, по качеству природной среды и ресурсной обеспеченности, по устойчивости системообразующих общественных институтов. Существующие различия в экономике можно проиллюстрировать красноречивым обстоятельством. Измеряя различия показателем ВВП на душу населения, мы легко обнаруживаем, что дистанция, отделяющая наиболее развитые страны региона от верхнего эшелона западного мира, меньше той, которая отделяет наиболее развитые страны ЛКА от наименее развитых соседей. Согласно пересчету ИМЭМО на эквивалент ППС в первом случае фиксируется двухкратный разрыв. Во втором случае мы видим максимум десятикратный и минимум пятикратный разрыв34. И, судя по статистике последних десятилетий, отмеченный разрыв имеет тенденцию к увеличению. Проиллюстрируем самоочевидными сравнениями. Думаю, наш читатель способен почувствовать разницу между квазиевропейской Аргентиной и квазиафриканской Гаити. Или, опять же, между квазиевропейским Уругваем и преимущественно индейской Гватемалой.

Третья ключевая особенность: ЛКА, возможно, в наибольшей мере выполняла и выполняет роль «экспериментальной лаборатории» мироисторического процесса. Здесь синхронно представлены практически все модальности, все ступени социально-экономического развития. Диапазон максимально возможный: от присваивающей первобытной общины до финансовой группы с высокой концентрацией активов и передовой цифровизацией бизнеса. Наряду с этим здесь представлен очаг консервативного социализма (Куба), а в ряде государств до недавней поры находили почву эксперименты в духе «социализма XXI века».

Сегодня, на исходе «деидеологизированного времени» остается соблазн свести мотивы создания академического центра латиноамериканистики к геополитическим побуждениям. Думаю, причины явно многограннее. К началу 60-х годов в советском социуме созрел соответствующий общественный запрос. Получена критическая масса первичных представлений о далеком континенте, пробуждавшая позновательный интерес. Впечатляет символическое совпадение – переход Кубы, ведомой антидиктаторской, антиимпериалистической революцией, в лагерь «реального социализма», с одной стороны, и – с другой – полет Гагарина. Он прямо возвестил миру о выходе на международную арену технологической мощи альтернативного центра, а косвенно – о претензиях советской державы на политику глобального уровня.