– Но так решили сами Высокие Боги, о Старейший! – вскричала дриада.

– Даже они не всеведущи и могут ошибаться. Следуй голосу своей совести, а не только исполняй их приказы.

– Голос моей совести как раз и велит мне удержать его! – в отчаянии воздела руки Айана. – Высокие Боги видят – я люблю его… я рожу ему сына. Я не хочу, чтобы он уходил!

– Но он этого хочет, – невозмутимо молвил Старейший. – Не препятствуй ему и смирись, о дщерь Кристального Неба! И – поверь мне – я предвижу, что вы еще свидитесь.

– Нет! Нет! Нет! – кричала Айана, из глаз ее быстро-быстро капали слезы…

И тогда Конан решился. В этот миг его не заботило, кто эти Высокие Боги и что там соблаговолило втемяшиться в их Божественные головы; он хотел одного – вновь оказаться дома. В Шадизаре, на худой конец – в Киммерии или в Немедии; и он пошел на отчаянный шаг.

Рука киммерийца схватила дриаду за длинные, роскошные волосы; спустя мгновение меч Гатадеса был уже приставлен к ее груди.

– Эй, вы, там, вы, кого здесь именуют Высокими Богами! – надсаживаясь, заорал Конан прямо в небо, высоко задирая голову. – Немедленно отправьте меня домой, иначе, клянусь Кромом, мне придется сперва убить эту лгунью, а затем оставить от Рощи свайолей, которую я только что защищал, не щадя жизни, одни только пни! Выбирайте, и выбирайте быстро, я уверен, что вы меня слышите!

Сперва ответом ему была только страшная, гробовая тишина; Айана обмякла, похоже, лишилась чувств…

А потом воздух между Отцом-Древом и одним из ближайших к нему свайолей вдруг задрожал, точно над раскаленной железной печкой, и из этого мерцания вдруг появилась женщина, облаченная в свободные травянисто-зеленые одеяния. Прибывшая остановилась в пяти шагах от замершего киммерийца, который был не в силах оторвать глаз от самого прекрасного, воистину божественно прекрасного лица и внимательных бездонных глаз, полных тревоги и боли, что смотрели сейчас на него.

– Ты не знаешь, от чего ты отказался, смертный, – прозвучал тихий голос, словно ветерок пробежал по ветвям кустов. – Но будь же по-твоему. Я не могу рисковать жизнью моей единственной и любимой дочери, потому что я знаю тебя, киммериец Конан. Будь по-твоему! Ты хочешь оказаться вновь в Шадизаре?..

И не успел северянин промолвить и слова, как мир в его глазах померк, а когда спустя несколько секунд разноцветная карусель остановилась, он увидел, что стоит на пороге знакомой таверны Абулетеса. Дождь прекратился, над Шадизаром занималось утро; где-то в отдалении слышались унылые голоса начинавших рабочий день метельщиков и водоносов.

Конан оглядел себя. На его поясе висел его собственный старый клинок, меч Гатадеса исчез бесследно; однако кроме этого рядом с ножнами обнаружился увесистый кожаный мешочек. Заглянув в него, Конан обнаружил, что кошель полон тяжелых туранских монет, и на сей раз это было нормальное золото – в меру потертое, в меру поцарапанное…

Киммериец ухмыльнулся и принялся считать добычу. Однако же, закончив это занятие, он только и мог, что с презрением покачать головой.

– Ну и скаредны же вы, именуемые Высокими Богами: вы заплатили мне ровно за три дня службы!..

Все еще усмехаясь и покачивая головой, Конан распахнул дверь таверны.