Между Зиминым и Адвокатом не наблюдалось ничего похожего на крепкую мужскую дружбу. Не испытывали они и взаимной симпатии. Встречаясь с Адвокатом, Зимин не упускал ни малейшей возможности подчеркнуть свое превосходство над ханским послом – срабатывал древний служебно-розыскной инстинкт, побуждающий показывать зубы по поводу и без.

Вот и теперь Зимин у адвокатского «Москвича» не задержался, руки знакомому не подал, а прошел мимо, бросив на ходу:

– Я утречком люблю пешком прогуляться. Догоняй.

И зашагал дальше, незаметно усмехаясь. Пока Адвокат закроет одну дверцу, пока – другую, пока обогнет машину… Придется ему Зимина вприпрыжку догонять, пыхтя и отдуваясь. Какая уж тут представительность!

Тяжелое несвежее дыхание Адвоката настигло следователя несколько раньше, чем он предполагал. Видать, дело было важное, неотложное. Это и хорошо. Чем настоятельнее проблема, тем больше платят за ее разрешение. Зимин даже слегка замедлил шаги.

Семеня все время чуточку позади и сбоку, Адвокат изложил капитанской спине примерно следующее.

Живет на свете такой парень, Миша Давыдов. Годков ему около тридцати, но серьезности никакой – суетный малый, безалаберный, безответственный. Квасит по-черному несколько раз в год, тайком вынося вещички из родительского дома. Ни на одной работе, естественно, долго не задерживается. Неделями пьянствует, шляется где попало, а когда деньги кончаются, приползает, жалкий и несчастный, к папе с мамой и плачется на свою горькую долю, обещая на этот раз завязать. Как ни странно, попал этот презренный алкаш в поле зрения самого Хана, известного своим негативным отношением к пьянству. Хан судьбой Миши обеспокоен и желает направить его на путь истинный, преподав суровый, но необходимый урок. Какой именно? Нет ли у капитана Зимина нераскрытого темного дельца, которое можно было бы шутейно примерить к личности неисправимого оболтуса? Желательно «мокрого», впечатляющего. Неделю назад Миша снова сорвался в штопор, а вчера вечером, обессиленный и поиздержавшийся, возвратился домой – каяться, мыться, отъедаться и отсыпаться. И наблюдается у него обычный в таких случаях провал памяти.

– За эти дни, в таком невменяемом состоянии он мог натворить что угодно, – журчал вкрадчивый адвокатский баритон. – Ограбить, изнасиловать, убить. Надежного алиби у него наверняка не имеется – счастливые часов не наблюдают, суток не считают, собутыльников не запоминают. И если ткнуть Мишу носом в скверно пахнущее дело, хорошенько ткнуть, он, глядишь, и расколется… И тогда… Уф!.. Да погоди ты, Зимин! Мы же не на марафонской дистанции!

– Хан желает на этого Давыдова что-то конкретное навесить? – деловито уточнил Зимин.

– Ничего конкретного… И не навесить, а попугать, только попугать… Допросы, улики, свидетельские показания… Как в той милицейской прибаутке говорится? Под давлением неоспоримых улик преступник был вынужден признать свою вину… Верно излагаю? – жизнерадостно хохотнул Адвокат и тут же понизил голос: – Вот конверт. Здесь только задаток…

Зиминский карман от передачи заметно не потяжелел, но настроение резко улучшил. К отчаянию Адвоката, капитан взбодрился настолько, что походка его изменилась от умеренно-быстрой до стремительной. Именно с такой скоростью специфический милицейский менталитет просчитывал разные подленькие варианты, выбирая беспроигрышный.

– А что, есть у меня для вашего алкаша невеста, свеженькая, вчерашняя. Постарше Миши будет, но сосватать их можно. Говоришь, он вчера вечером пьяный домой пришел?

– Готовый, – уточнил Адвокат. – В состоянии полной невменяемости.