Автомобиль между тем выехал к Москве-реке и помчался по пустынной набережной. Александр Рамазинский впервые видел сына так близко. Все время после родов из-за строгих санитарных правил он мог общаться с женой только через стеклянную перегородку.

Рамазинский испросил согласия юной мамы и поднял вуалевую накидку с личика младенца. Ребенок приоткрыл заспанные глазенки и с интересом посмотрел на папу. Толстые выступающие губы Александра Анатольевича расплылись в умильной улыбке. На пятом десятке лет он впервые стал отцом.

– Марк, Маркуша, – резвый композиторский палец задвигался перед маленькими глазками. – У-тю-тю.

Ребенок проследил за бессмысленными движениями взрослого и недовольно вскрикнул.

– Ух ты! Горластый! – радостно удивился Рамазинский и дотронулся до крошечного носика.

Это была роковая ошибка известного композитора. Далее катастрофа развивалась стремительно. Марк разинул розовый ротик и издал звучный утробный крик. Низкий голос столь не соответствовал хрупкому тельцу, что опешивший Александр Анатольевич отдернул руку и выронил младенца. Сверток шлепнулся на сиденье и скатился под ноги. Притихшая в мягком кресле Зоя отшвырнула букет под стекло и наклонилась за ребенком. Упавший Марк закричал жутко и яростно. Зоя отшатнулась. Рамазинский закрыл глаза и заслонился ладонями. Шофер в испуге крутанул руль к обочине. Автомобиль съехал с трассы и влетел под низкую наклонную опору моста.

Железная балка чиркнула по капоту, разнесла лобовое стекло и с диким скрежетом сорвала крышу автомобиля. Искореженный лимузин, в мгновение превратившийся в кабриолет, выкатился из-под моста, ткнулся в дерево и заглох. На заднем сиденье мирно покоились две обезглавленные фигуры. Белые розы рассыпались по багажнику и устилали асфальт под мостом.

Распахнулась водительская дверца, на дорогу вывалился шофер с изрезанным лицом. Перед столкновением он успел наклониться. Балка не задела голову, но размозжила правое плечо. Водитель в страхе отполз от машины, посередине набережной поднялся и, пошатываясь, добрался до парапета. Здесь он обернулся. Поясница уперлась в каменные перила, безумные глаза затравленно смотрели на развороченный автомобиль. Всё стихло. Но ужас, исходящий от «кадиллака», продолжал незримо давить. Голова водителя запрокинулась, он потерял равновесие и плюхнулся в реку.

Маленький виновник трагедии мирно лежал под ногами обезглавленных родителей. Он совершенно не пострадал. В момент удара Марк затих и с удивленным благоговением впитывал новые для себя звуки: скрежет железа, бой стекла, звон лопающейся стали, хруст сломанного черепа отца, и разрыв мышц на шее матери. Он легко делил общий шум на отдельные составляющие, и каждая из них была чрезвычайно интересной. Гениальный младенец расслышал даже всплеск от упавшего в воду шофера, шлепки беспомощного барахтанья, бульканье всплывающих пузырей и шорох песка на дне, от увлекаемого течением тела. С этого момента он знал о реке гораздо больше, чем если бы просто взглянул на нее или потрогал.

Осиротевшего Марка передали на воспитание двоюродному брату композитора театральному критику Семену Львовичу Рамазинскому. Вместе с наследником брату отошла пятикомнатная квартира композитора в центре столицы и немалые сбережения. Со вкусом обставленная квартира Семену Львовичу понравилась, чего нельзя было сказать о двоюродном племяннике.

Пожилой одинокий критик детей не любил. И это мягко сказано. Он терпеть не мог плаксивых и капризных маленьких ублюдков, которые одним своим появлением начисто ломали сложившийся уклад жизни солидных родителей. Если у кого-то из знакомых появлялся ребенок, Семен Львович надолго терял к ним интерес, не приглашал к себе и, боже упаси, не переступал порог квартиры, пропахшей сохнущими пеленками.