Эй вы, часики, идите,
Потихонечку стучите:
Короля не напугайте –
Песней старой зазывайте!
«Тик-так, бом-бом!
Тик-так, бом-бом!»
Для него ваш громкий звон
Будет звуком похорон!

Затем хрипло и глухо раздалось «Бом-бом!» и повторилось двенадцать раз. Мари сделалось так жутко, что от страха она чуть не убежала, как вдруг вместо совы на часах увидала крёстного Дроссельмайера в жёлтом сюртуке, полы которого, словно крылья, свешивались с двух сторон.



Приободрившись, девочка крикнула, хоть и плаксиво, зато громко:

– Крёстный, а крёстный, ты зачем туда забрался? Спустись, пожалуйста, и не пугай меня так!

В это время поднялся такой визг и писк, что Мари показалось, будто за стенами топочут тысячи маленьких ног. В тот же миг из щелей пола засверкали тысячи огоньков. Но это были не огоньки – вовсе нет! – это были сверкающие глазки. Мари увидела, как отовсюду выглядывают и вылезают мыши. Скоро по всей комнате беспорядочно забегали, стуча лапками, полчища мышей, а потом и вовсе встали в шеренги, совершенно как солдатики Фрица, когда тот выстраивал их для сражения.



Мари сделалось смешно, а поскольку у неё не было отвращения к мышам, как у некоторых детей, то и страх почти совсем прошёл, пока не раздался такой ужасный и пронзительный свист, что она вновь задрожала как осиновый лист. Ах что она увидела! Ну право, мой милый читатель, хоть я и знаю, что у тебя такое же мужественное сердце, как у мудрого и храброго полководца Фрица Штальбаума, а всё-таки мне кажется, что если бы и ты увидел это, то бросился бы бежать или даже, пожалуй, быстро прыгнул в постельку и укрылся одеялом с головой.

Только вот бедняжка Мари так сделать не могла, потому что – вы только послушайте, дети! – прямо у её ног, как будто от действия какой-то подземной силы, стали вылетать песок, извёстка и битый кирпич. Затем из-под пола с отвратительным шипением и свистом показались семь мышиных голов, увенчанных сверкающими коронами, а следом показалось тело громадной мыши. Да-да, это была одна мышь, но… с семью головами, и каждую венчала корона. Всё войско приветствовало её единодушным громким писком, сразу пришло в движение и с топотом направилось к шкафу, а следовательно, прямо на Мари, которая стояла ни жива ни мертва, прижавшись к застеклённой дверце.

От страха у неё так колотилось сердце, что того и гляди выпрыгнет из груди, и кровь стыла в жилах.

Едва не теряя сознание, она попятилась назад, послышалось «дзинь-дзинь-дзинь», и задетое локтем стекло дверцы разлетелось на кусочки.



Левую руку будто обожгло, однако сразу же на душе стало легче, писк и свист прекратились, и всё кругом погрузилось в тишину.

Хотя в темноте ничего нельзя было разглядеть, девочка решила, что испуганные шумом разбитого стекла мыши вернулись в свои норы.

Но в тот же миг Мари поняла, что ошибается: в шкафу за её спиной опять поднялся страшный шум и раздались тоненькие голоса:

Всем вставать
И идти воевать!
Ночь не ночь –
Вставать!
Воевать!

Бодро и мелодично зазвучали колокольчики.

«Да ведь это моя музыкальная шкатулка!» – обрадовалась Мари и, отскочив в сторону, увидела, что весь шкаф как-то странно засветился и всё в нём задвигалось и закопошилось.

Несколько кукол принялись бегать взад-вперёд, размахивая ручками. В ту же минуту поднялся Щелкунчик, отшвырнул прочь одеяло и, решительно выпрыгнув из кровати, громко закричал:

Кнак-кнак-кнак!
Мышиный дурак!
Кнак-кнак!
Мышиный король – дурак.
Крик-крак!
Настоящий дурак!

Выхватив из ножен крошечную сабельку, взмахнув ею над головой, он издал воинственный клич, который тут же был подхвачен тремя полицейскими, паяцем, четырьмя трубочистами, двумя музыкантами и барабанщиком: