Так? Я не верила в это. Запрос – это приговор, какая я мразь и что с этим справиться невозможно. Мне захотелось исчезнуть, и я съежилась. София была вправе убить меня, и я этого заслуживала. Я призналась себе в трусости, так как мое признание была переполнено обвинениями в адрес других, в основном в адрес мужчин, но я ненавидела и свою мать. Я совсем не чувствовала себя ректором собственного же математического колледжа в Великобритании, я смотрела на Софию, как маленькая девочка, ожидающая кары. Но она лишь едва заметно улыбалась мне и предложила взять мне лист бумаги и цветные карандаши. Что? Арт-терапия? Вот прямо сейчас, банальная арт-терапия, как по четвергам в муниципальном психоневрологическом стационаре? Как в психологических группах для подростков, где все рисуют красками, пока куратор сидит в кафетерии, а потом раздает по два предложения каждому? А потом я наклеила бы свои рисунки на стену и хвасталась маме с папой, какая дочка художница? Вы серьезно?

София сказала, что мы будем рисовать мандалу. Мне мешал мой опыт и знания, моя чрезмерная для девушки начитанность про психотерапевтические методы и тесное знакомство со всеми течениями. Мандала казалась мне интересной и мистичной когда-то давно: какой-то цветной запутанный круг с узорами, такой красивый и личный, и что если его нарисовать, случится волшебство. Но когда я сталкивалась с рисованием мандалы в самых разных местах, она обесценилась. Я все больше и больше превращалась в скептическую невротичку, осознающую материальность своего тела. Все мои желания и ощущения были продиктованы телесностью. Мне было легко заболеть, меня легко было убить и трахнуть, потому что я была телом, самкой, биовидом, девочкой, девушкой, женщиной, животным, вещью. Никто не говорил, что это была простая для обладания вещь и безопасная в использовании. В составе этой вещи было много ядов, и она умела убивать сама. Ее можно было любить, можно было ненавидеть, ей можно было пользоваться согласно инструкции, как, например, это делал мой муж, оставаясь всегда в зоне безопасности. Эта вещь злопамятна и где-то самолюбива, она любила удовольствия, но боялась их получать. Как вещь могла нарисовать что-то кроме просто рисунка красками на бумаге? Вещь могла произвести только вещь, без всяких скрытых символов.

Бессознательное? Бросьте. Мозг слишком сложная нейронная масса, память непостоянна и несовершенна, нервная система – это клубок. Мужчины любят придавать своей нервной системе божественные свойства. Мужчины по своей сути дикари и носят в себе не только похотливые инстинкты древних туземцев, но и дремучие представления о мире. Они мистифицируют все вокруг себя, так любят тешить своих внутренних детей и желание переспать с собственной матерью, что выстраивают чрезмерную систему сублимаций. Вся архитектура, мировая литература, история, наука, искусство, абстракционизм, театр, секс, религия, наркотическое опьянение, в результате чего – шедевры мировой музыки, математические открытия, мода, культура, все это – просто материя, порожденная мозгом дикарей-мужчин. Они придумали бога и богинь, патриархат и матриархат, считают себя сверхлюдьми и не готовы признавать свои болезни и смертность такими, какие они есть.

Если бы даже, предположим, скрытые символы бы были и было бы что-то большее, чем плоть, и творчество было бы сверхъестественным, оно бы не тиражировалось, как типовой продукт. Мандалы рисовались по всему миру, примерно по одной и тоже схеме, в одних и тех же психологических школах, по одним и тем же лекалам. Они были однотипны, как бигмак или шампунь для волос: есть для жирных, ломких или от перхоти. Масс-маркет за пару евро, салонные профессиональные шампуни за десять-пятнадцать евро или селективные медицинские, стоимостью под полторы-две сотни. Также и с мандалами и всеми этими закорючками на бумаге, которые мы позаимствовали от дикарей, – их можно рисовать с детьми в раскрасках или проходить дорогостоящие индивидуальные кружки рисования с тибетскими монахами, суть не меняется. Мы тешим свою плоть через повторение одного и того же, мечтая, что мы обретем вечную жизнь или найдем философский камень.