Эта идея пришла Сашке после прочтения одного из интервью Анжелины Джоли (начинающей конкурентки из—за рубежа). Две мужские майки белого цвета – ей поменьше, мне побольше, немного крови и фантазии. Она написала две фразы своей кровью на своей майке:

и

Я сделал то же самое на своей:

и

Потом решили добавить по две от себя – каждый на майке другого.

Появились мы в этом на званом вечере под общие аплодисменты. Как всегда отчасти искренние, «от—части», которая вообще редко бывает искренняя, тем более на подобных сборищах пафоса и амбиций. Наше чувство было для местной тусовки лишь вполне объяснимой и ничего не значащей любовью мальчика и девочки, которая началась во время репетиций спектакля и закончится вместе с их окончанием.

Тогда—то, видимо, и заприметил ее самец из кинообоймы.

Уже тогда, везде играющий, но ничего толком не сыгравший, он меня бесил. Не люблю я в искусстве однобокие типажи и их носителей. Как показало время – не зря.

Хороший повод для самореализации – у этих людей это синоним слова «самолюбование» – разрушить, сломать мо—лодой союз. Это ли не доказательство собственной непревзойденности!

Не надо делать свое счастье публичным. В наше время Ромео должен быть хитрым и изворотливым, неуязвимым и коварным, иначе он не доживет даже до сцены у священника. Найдутся желающие из зависти и злобы воткнуть свою шпагу ему в жопу.

Ты помнишь эти фразы? Все до одной? Когда тебя трахают сзади у подоконника, ты, глядя в окно, талантливо вздыхаешь, самоотверженно играя роль любовницы.

А может, ты помнишь, как это здорово – ничего не играть?

Может быть, помнишь, Сука?

Питер. Сорок месяцев до приезда Брата—Которого—Нет

Эту музыку я мог слушать постоянно. Когда мы делали этюды по мотивам картин, ныне покойный Васька Чернышов поставил с нами «Влюбленных» Магритта. Под песню Тома Уэйтса «Blu Valentine» я поднимал ее белое короткое платье и выдавливал ей на колени гранатовый сок. А потом вылизывал ее ноги, бедра и живот. Мы успевали приготовиться к смерти, вытряхнуть из белых наволочек осенние листья, надеть их на голову, накинуть петли. И все это с грустной, но счастливой улыбкой. Потому что это был шаг навстречу не смерти, а вечной любви. Ее не бывает? Вы так думаете? А вы видели, как игрался этот этюд?

У нас была с ней такая игра. Кто—то начинал изображать сцену из фильма, который мы смотрели вместе, а второй человек должен был «врубиться» и включиться в процесс.

Сейчас будет самый важный этюд в моей жизни. Я должен сыграть убедительно, чтобы она стала мне подыгрывать, и ее слова превратились бы из реальности настоящей в реальность сценическую, стали просто началом хорошо сыгранного отрывка. Чтобы это одновременно и выглядело логичным, и не вызвало бы у тебя подозрений, что я просто испугался и спасаю таким образом ситуацию.

В глубине души я даже надеялся, что она подыграет. Хотя, глядя в ее глаза, понимал, что – нет… Нет… Нет…

И не смотрели мы таких фильмов. Где герой бросает другого просто так. Из—за хрени какой—то. Из—за глупых иллюзий. Из—за мистических планов на головокружительный успех, который, видите ли, придет к нам только поодиночке. Уже давно и фильмов—то таких не снимают. И книг таких не пишут. Глупо, рационально до блевотины.

И все—таки – вдруг это только игра. Я стал ходить по комнате петухом, широко расставляя ноги и растопырив руки.

Не узнать, откуда этот отрывок, было нельзя. Фильм «Пьянь» и роль Микки Рурка в нем гениальны. Рурк играет известного американского писателя—тусовщика Чарльза Буковски. Лучшее из того, что он сыграл. Лучше всего остального, вместе взятого – даже так я бы сказал. Говорят, ради этой роли он выбил себе молотком передние зубы.