"По состоянию на вечер дня, предшествующего отправке письма, произведены следующие оперативные процедуры: опрос свидетелей, осмотр места преступления с последующим переносом доказательств в управление, поиск потенциально замешанных лиц. Дальнейшие сведения будут поступать в ваш адрес согласно графику, определенному старшим магом-оперативником. Ассистент-оперативник уч. 7 Э.Карпентье".

На этом заканчивался официальный текст, написанный с одной стороны бланка. С другой крупными буквами, начерканными в явной в спешке, было выведено следующее: "Все не так просто. Требуется содействие. Жду вас с 6 до 9 вечера в холле отеля Трансконтиненталь. ЭК. Письмо уничтожьте. Не имею иной возможности связаться с вами, не вызывая подозрений. Только отчеты не просматриваются".

Да уж, похоже не одного Ги дело Денн задело за живое.

До полудня оставалось четыре с половиной часа, так что Ги поднялся к шефу, чтобы доложить о предстоящей встрече с Пеллием и послании Карпентье. Начальника он застал в беспокойстве. Тот расхаживал по кабинету взад-вперед и остался безучастен, даже когда Ги сказал, что нашел лазейку в тайный игорный клуб магов.

– Ты читал сегодняшний "Petit Lutetien"? – рявкнул шеф, выслушав о подвигах прошедшего дня.

– Я его вообще не читаю. Некогда.

– А зря. По твою шкуру тоже придут, если этот придурок де Валансьен получит большинство в Генеральных Штатах, – Шедерне с остервенением рубанул ладонью воздух. – Социалисты уже подмяли под себя журналистов, а завтра что? Начнут городить баррикады?

Ги подошел к столу шефа и взял газету. На первой полосе, сразу под набранным витиеватым шрифтом названием, красовалось интервью с лидером Партии Справедливости и Равенства Филиппом де Валансьеном. Статья была озаглавлена с присущим "Petit Lutetien" нервнопатриотическим пафосом: "Де Валансьен: если народ обвинит власть, я не выступлю ее адвокатом".

– Бред сумасшедшего, – молодой человек пожал плечами. – Партия Справедливости – плоть от плоти системы. Когда она выступала в другой роли?

– Когда у нее было меньше сотни представителей в Штатах, – отрубил шеф. – А сейчас Канкур передает, что после предстоящих выборов социалисты прорвутся в представительское большинство. Мирти по своим каналам вытащил число в четыреста тридцать мест. Это позволит им проводить законы, не оглядываясь на другие партии. Доигрались, идиоты.

– Кто доигрался?

– Все. Его Величество и премьер в первую очередь. Их заставят принимать реформы. А кто от реформ пострадает?

Ги не знал.

– Капитал, вот кто. Я, Канкур, другие наши друзья-соперники. Все. Даже железнодорожники и частные армии. Все, кто кормит государство налогами, начнет кормить еще и армию бездельников с Фиолетовой Реки и разоряющихся фермеров.

– Чем это отличается от банального повышения налогов?

– Всем. Например, нас заставят принимать отребье в качестве сотрудников, отправлять часть заработка на пенсию и заниматься тому подобным бредом, которым только социалисты и завоевывают голоса. Если хочешь, я сведу объяснение к трем словам. Выживут. Не. Все.

Ги не был согласен с шефом, но спорить не стал. Шедерне продолжил бы защищать систему, позволившую выстроить крупнейшую в стране юридическую фирму, его же помощнику, не имевшему при этой системе шансов на схожий успех, грядущие перемены казались временем новых шансов пробиться под солнце славы и богатства. Более того, де Валансьен действовал исключительно грамотно и не боялся выступать против монархистского большинства. Отважный и справедливый политик вызывал симпатию.

– Выступление де Валансьена перед горожанами, – постановил, наконец, Шедерне. – Какие-то дебаты с партией премьера и другими политическими трупами. В четверг на площади Сен-Луи. Будешь там, все выслушаешь, намотаешь на ус и доложишь о настроениях толпы. Любые другие поручения, включая дело ван Рёков, на этот день отложишь.