А мне кажется, что я пришел в этот мир с одной единственной миссией – смешить ее.

— Знаешь, что? — мне в голову приходит неожиданно крутая мысль. — Поехали завтра на озеро? Искупаемся. Я одно место знаю, там никогда никого не бывает. Можно вообще голыми купаться и загорать, как нудисты.

— Нет. Завтра не могу. Мама с отцом возвращаются, сказали, ко мне приедут в баню.

— Тогда послезавтра? — настаиваю я.

— В воскресенье я еду к дочери на дачу.

— Давай, я тебя свожу?

— Нет, Вадим. Я поеду с Сергеем, с ее отцом, — Маринин тон такой категоричный, что мне становится стремно.

— Ясно… — Не подаю вида, что огорчен. Потому что уже представил, как мы будем зажигать с ней на природе. И не только поэтому. Выдержав паузу, я подпираю подбородок ладонью и, типа, невзначай интересуюсь: — Он за этим звонил?

— Да, за этим.

— Вы хорошо общаетесь?

— С дочкой? — хмурится Марина.

— С бывшим.

— Хочешь поговорить о моем бывшем муже? — ее голос становится напряженным.

— Нет… — бурчу я, чувствуя себя еще тупее, и в срочном порядке поворачиваю разговор в другое русло: — Скоро мне нужно будет куда-то пристраивать кабачки, — окидываю взглядом аккуратные посадки Марины.

— На меня не рассчитывай, — Марина с охотой съезжает с неудобной темы. — Мой лимит – один кабачок в холодильнике. Если их больше, они начинают меня угнетать.

— Кабачки – душнилы? — я изображаю весельчака.

— Еще какие, когда не знаешь, что с ними делать. А, если серьезно, и ты ожидаешь хороший урожай, в Вайбере есть группа городская, там можно что-то отдать или продать. Хочешь, добавлю тебя? — предлагает она на полном серьезе.

Я прыскаю.

— В пенсо-группу "Лютики-цветочки"?

— Там не все пенсы, — Марина закатывает глаза. — Очень удобно. Я там чернику часто покупаю для дочки, она у меня очкарик.

— Я тоже был в детстве очкариком, — признаюсь ей.

— Серьезно?

— Да, — я киваю, — до двенадцати лет носил. Потом взбунтовался и перестал.

— И как теперь со зрением?

— Было нормально, пока тебя не встретил. Твоя грудь – она теперь всегда перед глазами, — опускаю взгляд ниже и щурюсь. — Похоже, какая-то редкая форма близорукости.

— По-моему, это что-то другое, — Марина изгибает бровь.

— Ты права. Пришла пора признаться, у меня два фетиша – блины и огромные сиськи.

— Так вот, что ты во мне нашел.

— Нет. Я в тебе другое нашел. Сиськи – тоже, но это не главное.

— А я всегда переживала, что у меня такая грудь, — Марина будто не слышала того, что я сказал до “сисек”.

— Почему?

— Есть мнение, что идеальная грудь должна помещаться в ладонь мужчины, а все остальное – это уже вымя.

— Ну-ка… — я протягиваю руку и накрываю ладонью ее левую грудь, широко расставив пальцы, затем приподнимаю и массирую. — Правда, не помещается, — констатирую очевидное. — Но идеальность субъективна.

— Да нет же! — возражает Марина. — Идеальность как раз-таки объективна!

— Объективно то, что женская грудь – любая, для меня намного привлекательнее мужской, — отрезаю я, потянувшись к столу за бутылкой с водой. — И это мое личное мнение, а оно, в свою очередь, субъективно. Следовательно – идеальность тоже субъективна, — я сам запутываюсь в этих философских делах и перехожу на язык пятнадцатилетних: — У тебя все ауф. Рили. Тема сисек закрыта.

Марина улыбается. Я делаю несколько глотков и ставлю незакрытую бутылку обратно. После чего привлекаю Марину к себе, беру ее лицо в ладони и целую. Мои веки закрываются. Ее рот такой мягкий, влажный. Марина нежно отвечает на поцелуй несмотря на то, что я колючий как кактус.

— Вадик? — она снова одаривает меня таинственной улыбкой чуть позже.

— Да?

— Почему у тебя нет девушки? Я имею в виду серьезные отношения.