— Нет! Я на минуту!

Стараясь отдышаться, я поправляю в брюках стояк.

В ванной шумит вода.

Марина выходит через пару минут и находит меня там же, в коридоре, правда я уже разулся. Марина тоже держит в руках свои туфли и ставит их на полочку.

— Чего ты убежала? — с подозрением смотрю на нее.

— Да так, — она отводит взгляд.

По пути на кухню включает свет.

— Проходи. Чай хочешь? — стоя у плиты, приподнимает небольшой пузатый чайник.

Я подхожу к ней сзади, обнимаю под грудью и, приподняв ее волосы, медленно целую в шею.

— Ага, хочу чаю, аж кончаю, — шепчу, зарываясь носом в складку за ухом.

Марина смеется и мягко отводит мои руки.

— Ты слишком молод и умен для таких бородато-примитивных шуток, — поворачивается ко мне.

Обхватив за бедра, шире расставляю пальцы и втираюсь эрекцией в ее живот.

От Марины пахнет зубной пастой, а не пивом, впрочем, она едва ли осилила половину стакана. В основном запивала пиво своей газировкой. А потом и моей.

— А для чего я не молод?

— Ну это мы уже выяснили, — ее аккуратные ладони скользят по моей груди вверх, поправляя расстегнутую рубашку.

— Слушай, нет такого слова “бородато-примитивных”, — я прыскаю.

— Я учитель, я лучше знаю, — соблазнительно улыбается Марина.

Я тоже давлю лыбу.

Мне еще ни разу не приходилось вставлять в одно предложение “учитель” и “соблазнительно”.

— То есть, ты хочешь сказать, — дурачусь я, — можно взять два любых слова, замиксовать их, и будет новое слово?

— Да, Вадик. Это называется – словообразование.

— У меня была тройка по русскому. Я ужасно безграмотный.

— Тогда вон отсюда. Я не приглашаю в дом тех, у кого по русскому языку ниже четверки.

— А, может, мы как-то иначе договоримся? — склоняю голову набок.

Забравшись под подол платья, провожу ладонями по ягодицам и ловлю себя на том, что пять минут назад ткань, обтягивающая ее попку, ощущалась иначе.

Нежный взгляд ласкает меня. Марина моргает.

— Может, и договоримся, — в ее глазах блестит вызов.

И наши губы снова встречаются в мягком поцелуе. Сначала – мягком. А затем мой рот становится все более ненасытным, и я начинаю трахать ее языком. Закинув голову, Марина проталкивает свой неуверенный язычок между моих губ, скользит по языку, дразнит меня, а затем снова прячет его обратно. Я втягиваю воздух и продолжаю орудовать в ее теплом рту, призывая повторить свой маневр. Наши языки сплетаются.

— Темно, — я спотыкаюсь, когда мы проходим в комнату.

Марина ведет меня, держа за руку.

— Темнота – друг молодежи, — хихикает девушка.

Свет она так и не включает. Пока глаза привыкают к мраку, я быстро раздеваюсь и тянусь к Марине. Она развязывает на боку пояс платья. Я мягко отвожу ее руки и продолжаю сам, разворачивая Марину, как сладкую конфету, в которую мне не терпится впиться губами и вонзиться членом.

На этот раз она не упрямится, когда я расстегиваю ее лифчик. Большие теплые груди в моих ладонях – кайф.

Марина жарко вдыхает, пока я массирую их. Ей очень нравится.

Еще несколько секунд – и я в ее постели. Девушка тянется ко мне, притягивая и накрывая себя моим телом. Ее бедра широко разведены. Я трусь о ее мокрую киску потекшим членом.

— Презерватив, — напоминает Марина с напряжением в голосе.

— Конечно, — мои губы скользят по ее подбородку вниз. — Но, если что, я здоров. Мы можем прикасаться друг к другу.

Я снова целую ее. Мой член трется о кожу ее живота. Я привстаю, подаюсь вперед и почти добираюсь головкой до ложбинки между грудей.

— Что ты делаешь? — замирает Марина.

Понимаю. Она явно предпочитает в сексе нестареющую классику – член и вагина. Инь-ян. А я умираю, как хочу засадить ей между грудей и смотреть на это. Но, вероятно, что мы еще не перешли на ту базу, когда я смогу трахать Марину при свете дня любым из способов. А у меня в голове их великое множество. И не все они, мне так кажется, придутся Марине по вкусу.