«Дэвиду было очень тяжело вставать по утрам, – продолжил Килер. – По дороге домой я заходил за ним и кричал под его окном: “Линч! Подъем! Ты опоздаешь!” Он проживал в здании, владельцем которого был парень по имени Микеланджело Алока. Прямо под комнатой Линча располагалась багетная мастерская, также принадлежавшая Алоке. Его ноги были парализованы, но сам он был очень, очень большим парнем, сильным и выглядел устрашающе».

После того как Линч потерял работу в строительной фирме, Алока взял его в свою мастерскую уборщиком. Он старался как мог, но этот период его жизни был крайне сложным, и новая встреча с Фиском сняла гору с его плеч. «Однажды я вернулся домой в Александрию и увидел, как Дэвид метет полы в каком-то магазине картин – Дэвид здорово подметает, – рассказал Фиск. – Ему до сих пор нравится подметать, и он этим весьма гордится, только вот тогда ему платили за это сущие гроши. Его квартирка была красиво украшена недорогими безделушками – я помню, что там были оранжевые шторы – но, его, казалось, пришла в полный застой. Я сказал ему: “Обязательно поезжай в Филли", и он пошел взглянуть на институт, а затем поступил туда».

В конце того же года Линч уехал в Филадельфию – с концами, но не бесследно. Мать Фиска была управляющей съемным домом, где жила семья Линчей, и на потолке спальни Дэвида она обнаружила оставленную им роспись. «После их выезда было очень тяжело стереть ее, – рассказал Фиск. – Дэвид нарисовал ее берлинской лазурью, одним из своих любимых цветов, и что бы с ней ни делали, она продолжала сочиться».

Безымянная картина, масло на холсте (1964). Линч нарисовал эту картину во время обучения в Бостонской музейной школе. Фотограф: Дэвид Линч.

Фреска, которую Линч нарисовал на потолке своей спальни в Александрии, 1963. Фотограф: Санни Линч.

Гостиная в квартире, где жил Линч, когда учился в Бостоне, 1964. Фотограф: Дэвид Линч.

Девятый класс был худшим периодом в моей жизни. Я скучал по своим друзьям из Бойсе, по восприятию самого места – света, запахов – Вирджиния в этом смысле казалась очень темной. Я не выносил природу в Александрии – леса здесь разительно отличались от тех, что были в Бойсе, и в итоге я связался с плохой компанией и стал в каком-то роде малолетним преступником. Один из тех ребят, вроде как лидер, был старше и похож на взрослого. Льстец. Эта уменьшенная копия Рока Хадсона угоняла соседскую машину, набивала ее разными людьми, и мы все отправлялись в округ Колумбия в два-три часа утра на скорости сто двадцать миль в час вниз по Ширли хайвей, а затем пускались по сувенирным магазинам, выпивали и так далее. Что меня тянуло к тому парню, так это то, что мне не нравилась моя жизнь, и с помощью странных поступков я как-то с этим справлялся. Мне это нравилось и не нравилось одновременно. Как-то раз он пришел ко мне с сигаретой за ухом и пачкой сигарет, торчащей из его завернутого рукава футболки, и мои родители его встретили. Они не слишком обрадовались. Они подумали: «Бедный Дэйв, опять во что-то ввязался…»

У того парня было множество девушек, и я думаю, что он бросил школу. Летом, после девятого класса, я поехал в Бойсе, а когда вернулся в Александрию, его уже не было. Затем однажды на обеде я был на парковке, вероятно, направлялся в курилку, и тут подъехал он – на кабриолете и с девушкой – идеально. Все счастливы, особенно Мистер Крутой. Не знаю, что с ним стало.

Моя спальня на втором этаже выходила на веранду, и я мог вылезать из окна и убегать, правда, на следующий день мне надо было идти в школу. Однажды я вернулся домой и только улегся на подушку, как сработал будильник. Это было безумие, и мои родители знали, что я убегаю, но не знали, чем я занимаюсь. Я не пускался во все тяжкие, но несколько раз изрядно напился, и в один раз джином. Я пил джин, а девушкам говорил, что это вода, и в конечном счете закончил вечер во дворе Расселла Кефаувера. Я проснулся, увидел деревянную табличку с номером и смотрел на эту табличку, пока не понял, что лежу на спине во дворе у Расселла. Даже не знаю, как добрался до дома.