Надежда Андреевна осмотрела меня, назначила курс лечения и сказала, что сама пришлет ко мне свою знакомую медсестру, которая будет мне по утрам делать уколы. «Она недорого берет и умеет держать язык за зубами». Я поблагодарила докторшу, проводила ее и вернулась на кухню, где у меня доваривался борщ. Оставалось только бросить зелень…

Гарманов не звонил. Тишина в комнате давила на уши. Я не знала, чем себя занять. Не было ничего такого, что могло бы мне в тот момент поднять настроение. Даже если бы мне сообщили, что убийцы Баськи найдены и посажены в тюрьму, пусть даже и расстреляны, мне бы не стало от этого легче. Я знала, что теперь моя жизнь будет отмеряться по принципу: до Бахрушина и после. «До» – была безоблачная комфортная жизнь с приличным окладом, тихой и несложной работой, встречами с Баськой и походами на дискотеки и в кафешки. А вот «после» представлялось мне теперь черной полосой, которой не видно конца. И без Баськи.

Я взяла лист бумаги и, написав Вадиму записку: «Борщ на плите, я скоро вернусь», – вышла из квартиры. Мой путь лежал на улицу Бахрушина. Теперь уже она не представлялась мне такой заманчиво-театральной и тихой, какой я знала ее до того, как меня подобрали там вместе с останками моей любимой подруги. Я на метро доехала до «Павелецкой», вышла напротив вокзала и, свернув за угол, двинулась навстречу неизвестности. Проходя мимо жилых домов, я спрашивала себя, где именно нас обнаружили, возле какого дома. И только пройдя метров триста после поворота, я вдруг остановилась как вкопанная и поняла, что нашла то самое место, которое искала: небольшая площадка перед кирпичной девятиэтажкой отличалась от остальных характерным признаком происшедшего здесь несчастья. Это был грубый и нелепый рисунок, силуэт, как я поняла, моей покойной подруги, начерченный жирным белым мелом на залитом – уже успевшей засохнуть и потемнеть – кровью асфальте. И еще – бесчисленное количество затоптанных окурков под ногами. Видимо, много людей сбежалось посмотреть на двух избитых, окровавленных и изнасилованных девушек, одна из которых к тому же еще была мертвой. В основном эти окурки принадлежали тем, кто по долгу службы приехал сюда, чтобы провести на месте преступления определенную работу, но были, конечно, и толпы зевак, это как водится. Вадим Гарманов тоже курит, значит, среди окурков есть и его…

Я поймала себя на том, что думаю о чепухе и что мои мысли об окурках не что иное, как неосознанное желание не думать о главном: о нас с Баськой.

Однако я подняла голову и посмотрела на ряд окон на втором этаже дома, чтобы попытаться определить, из какого именно окна нас выбросили, словно мешки с картофелем. Судя по тому, где, на каком уровне по отношению к окнам располагался белый меловой рисунок, интересующее меня окно должно было находиться напротив. Я сделала несколько шагов поближе к стене дома, как вдруг заметила еще одно темное пятно на асфальте. Должно быть, это было то самое место, где нашли меня, а пятно не что иное, как моя кровь. Я же ударилась головой, к тому же на моем теле были порезы…

Быстро обойдя дом, я приблизилась к скамейке возле того подъезда, где, по моим расчетам, должна была находиться квартира, в которой и произошло, по сути, убийство Баськи. На скамейке сидела пожилая женщина и вязала крючком.

– Здравствуйте, – поздоровалась я. – Вы извините меня, пожалуйста, но я – подруга девушки, которую убили здесь несколько дней назад…

Женщина тотчас отложила вязание и посмотрела на меня с неподдельным любопытством. Видимо, она вышла из дома, чтобы не только подышать свежим воздухом, но и набраться впечатлений. И тут такой визит… Конечно, она теперь просто обязана рассмотреть меня с головы до ног, чтобы вечером рассказать о моем приходе своим соседкам-подружкам. «Представляете, сижу себе на скамейке, вяжу, и вдруг подходит девица, такая из себя, и говорит…»