Возле моего дома стоит черная машина. Фары включены, мотор работает. Преодолев пять ступенек, я поднимаюсь из моего подвала наверх и выхожу на тротуар. И что же я вижу? «Ягуар»!

По телефону голос Рейчел Хайнс вполне себе звучал как голос владелицы «Ягуара». Интересно, каким боком это сочетается с ее репутацией наркоманки? Может, она завязала с этим делом? А если даже и наркоманка, то отнюдь не опустившая наркоша из грязной квартиры-сквота… Нет, она нюхает дорожки кокаина с зеркальца с платиновой окантовкой. Боже, будь я чуть более зашоренной…

Приклеив к лицу миролюбивую улыбку, я иду к машине. Нет, это не Хайнс. Та бы уже давно из нее вышла.

Неожиданно фары гаснут, а мотор глохнет. Я четко вижу женщину в свете уличного фонаря. Хотя я практически ничего не знаю о ней, она кажется мне старой знакомой. Ее лицо известно всем и каждому, как и лицо Хелен Ярдли. Оно так часто мелькало в теленовостях и в газетах, что большинство британцев узнали бы ее с первого взгляда. Неудивительно, что она отказалась встретиться со мной в пабе.

Удивительно другое – то, что она хочет встретиться со мной.

У нее слегка вытянутое лицо, а черты слишком резкие, иначе она была бы очень даже эффектной. В общем, она из тех дурнушек, которые легко могли стать красавицами, если б не какое-нибудь «но». У Хайнс густые волнистые волосы. Я вновь смотрю на ее лицо. Нет, с такими волосами ей просто положено быть привлекательной. Такие волосы обычно обрамляют лица красивых женщин – хорошо подстриженные, светлые, с золотистым отливом. Ее можно принять за некую важную персону – это видно и по ее глазам, и по манере держаться. В ней нет ничего общего с Хелен Ярдли, чья абсолютная ординарность и теплая улыбка этакой соседки-подружки легко располагала к ней людей. Неудивительно, что как только с Хелен были сняты обвинения, все тотчас поверили в ее невиновность.

Рейчел Хайнс открывает дверцу машины, но не спешит выходить наружу. Я осторожно подхожу к «Ягуару». Она захлопывает дверь. Рокочет мотор. Фары зажигаются снова, слепя мне глаза.

– Что?.. – я пытаюсь спросить, в чем дело, но она отъезжает назад.

Оказавшись напротив меня, останавливается и поворачивается ко мне лицом. Ее взгляд скользит мимо меня к дому. Я оборачиваюсь – вдруг за моей спиной кто-то есть, хотя точно знаю, что там никого нет. Нас будет только двое, разве не так?

Когда же я оборачиваюсь, она уже проехала пол-улицы и набирает скорость. Еще мгновение, и ее нет.

Что я сделала не так?

В кармане начинает трезвонить мобильный.

– Ты не поверишь, – говорю я, уверенная, что это Тэмсин, которой не терпится узнать, что было дальше. – Она была здесь десять секунд назад и только что уехала, ничего не сказав. Даже не вылезла из машины.

– Это я – Рей. Прошу прощения за… за то, что только что произошло.

– Забудьте, – неохотно отвечаю я. Почему считается неприемлемым – если вы приличный человек – сказать «вообще-то, так не делают, пусть даже вы и извинились. И я не намерена вас прощать»? К чему вся эта деликатность, если учесть, с кем я имею дело? – Могу я идти спать?

– Вы должны приехать ко мне, – говорит она.

– Что?

– Не сейчас. Я и так доставила вам кучу неудобств. Назовите время и дату, которые вас устроят.

– Никакого времени и никакой даты, – отвечаю я. – Послушайте, сегодня вечером вы свалились как снег на голову. Я была в пабе. Если вам хочется поговорить с кем-то из «Бинари Стар», позвоните Майе Жак и…

– Я не убивала мою дочь. Или моего сына.

– Простите?

– Я могу сказать, кто это сделал, если вы не против: Венди Уайтхед. Хотя она не…

– Я не хочу ничего слышать, – обрываю я ее, чувствуя, как ухает в груди сердце. – Оставьте меня в покое.