Когда я добрался, наконец, к начальнику политотдела, у него в кабинете негромко звучала музыка. И это была музыка Вивальди. Но расслабиться мне не удалось…

Начпо сидел на стуле, как в зубоврачебном кресле. Я еще подумал, что такого никогда не прихватит радикулит, сидит так, будто у него не позвоночник, а бамбуковый шест. Я потом узнавал начпо по его посадке в машине или по походке. Когда я видел УАЗик, то сразу присматривался к тому, кто сидел, справа от водителя – если голова запрокинута так, что, кажется, вот-вот фуражка слетит с нее, значит, начпо. А ходил начпо так, будто только что сбросил с плеч рюкзак килограммчиков на сто, который он таскал дня два, не меньше.

А как про начпо трепались? Это я позже все понял, а тогда, в свои первые дни пребывания в бригаде, я чутко прислушивался к тому, что рассказывали про него. Говорили, что начпо периодически затевал с комбригом перепалки на тему, кто в бригаде главнее.

– Я комбриг! И вы мне подчиняетесь! – кричал капитан первого ранга Ветров.

– Нет, вы – коммунист! А я главный коммунист в этой бригаде, значит, вы подчиняетесь мне, и я старший!

– Но у нас есть военнослужащие не коммунисты! – парировал капраз Ветров.

– У нас в Вооруженных Силах единоначалие, но на партийной основе!

Я долго не знал, что такое партийность руководства, пока Кешик не объяснил во время очередного светлого промежутка. Кешик сказал так:

– Если командир коммунист, то он руководит партийной организацией, а если нет, то опирается на нее.

Но все это будет потом, а пока я сидел на стуле в кабинете начпо и не мог расслабиться, чтобы послушать музыку Вивальди, тут было не до наслаждения.

Начпо вызвал матроса-секретчика и приказал, а голос у него был поставлен:

– Мне карту, срочно!

Карту района доставили и начпо изгалялся передо мной почти час, доказывая, что никакой турецкий корабль не проникнет в воды, которые охраняет бригада.

Я, пока начпо убеждал меня в мощи бригады, выискивал на карте названия турецких городов, которые располагались сразу за нашей государственной границей, то есть за речкой под названием Чорох.

Помнится, я где-то читал, что в начале века генерал Юденич, тот самый, что в 1919 году навалился на Питер, воды Чороха сделал красными от крови, так усмирял аджарские села.

Так вот, города, которые я запомнил, Артвин, нет, сначала Трабзон. Потом мне рассказывали, что в тумане иногда наши суда вместо Батуми выходили к Трабзону, а с моря он похож на Батуми, как две капли воды. Говорят, даже иногда начинали швартоваться, пока не показывалась на пирсе первая феска. Тогда рубили канаты и рвали когти на север.

Начпо, наконец, закончил и вновь вызвал секретчика:

– Позже унесете карту!

Ну и голос, прямо артист Зураб Соткилава, даже жаль стало, что начпо не грузин.

Начпо помолчал немного, прокашлялся, будто действительно закончил исполнять арию Отелло, и начал проникновенно этак рассказывать о трудностях службы в бригаде, о том, что много негативного, что только парторганизация поддерживает, опосредовано, конечно, боевую готовность на должном уровне.

Я читал названия далее: Артвин, Ризе, Гиресун…

– Да вы слышите меня?

Я встрепенулся и говорю:

– Так точно!

– Голос у вас хороший, – улыбнулся начпо. – В обиду себя не давайте! Я, помнится, тоже был лейтенантом. Собрались мы как-то на выход в море. Иду по пирсу, а мичман кричит мне, мол, лейтенант, что там возишься? Давай побыстрее. Я как крикну: «Товарищ мичман, ко мне!» Построил его как следует, потом панибратства не было. Так и вы, не давайте себя в обиду.

Выдержал паузу, точно артист:

– Куда направили вас?