Глеб Яковлевич заглядывает внутрь.

Из него он вынимает стопку проштампованных билетов и начинает демонстративно неспешно раскладывать их на столе.

Создаётся впечатление, что он нарочно тянет резину, испытывая студенческое терпение.

Спортсмены не дышат и наблюдают, как Глеб Яковлевич, ни на кого не глядя, увлечённо растасовывает свой гранпасьянс, чередуя и меняя местами билеты.

Наконец, когда все бумажки разложены так, как это нужно Глебу Яковлевичу, он вскидывает глаза на окаменевшую аудиторию, не отводящую заворожённых взглядов от его манипуляций.

Обведя преувеличенно большими в стёклах очков очами замерших обречённых студентов, он опять обращается к папке и вытаскивает из неё стиснутые большой железной скрепкой листы бумаги формата А4. Потом он стаскивает тугую скрепку и, просмотрев убористо распечатанный текст на листах, аккуратно кладёт кипу бумаги в правый дальний угол стола.

Вслед за этим он принимается за перелистывание и просмотр журнала, заблаговременно угодливо положенного перед ним старостой.

Истомившиеся студенты мысленно пересчитывают значки «н», стоящие у фамилии каждого.

Пропусков у них много, что не сулит ничего хорошего при оценке их знаний и усердия. А последнего ни у кого не наблюдается. Все беспредельно легкомысленны, безалаберны и необязательны.

Глеб Яковлевич, отрывается от журнала и оценивающе, придирчиво и выматывающе долго сморит из-под очков на аудиторию.

– Баскетболисты, говорите? – спрашивает он и получает в ответ нестройное и почему-то виноватое «да».

– И баскетболистки? – раздумчиво изрекает он.

– Да, – хором откликается женская часть группы.

– Это хорошо, – говорит он.

Изморенным ожиданием девушкам становится плохо от тягостных предчувствий.

– Староста! – вдруг призывает Глеб Яковлевич. – А откройте-ка нам, милый друг, форточку! Что-то здесь очень душно.

Староста, как пружинистый болванчик, подскакивает со своего места, бросается к окну, легко достаёт высокую ручку форточки и раскрывает створку.

– Замечательно! – благодарит его Глеб Яковлевич. – А то вас здесь много, а воздуха мало.

Он берёт в руки опостылевшую всем стопку листов и, держа её у груди, опять по кругу оглядывает измученную и изнурённую ожиданием аудиторию.

Из-за его спины виден стоящий в углу у окна скелет, и создаётся впечатление, что он иронично поглядывает пустыми глазницами на студентов.

На его груди среди белых рёбер красуется ламинированный бейджик на красной ленточке. На бейджике крупными буквами напечатано имя Йорик, а рядом – фотографии черепа анфас и в профиль.

Глеб Яковлевич оглядывается на Йорика, сдвигает очки на кончик носа и окидывает учебное пособие долгим пристальным оценивающим взглядом.

– Что-то он у вас сегодня какой-то невесёлый! – констатирует профессор.

Обычно студенты к Йорику неравнодушны и любят наряжать его. На 1 мая ему повязывают алую косыночку, на 8 марта прикрепляют к фалангам пальцев веточку мимозы, а на Новый год украшают его старые синтетические кости ёлочными шариками и блестящими гирляндами. Девушки иногда тренируются на нём в завязывании шарфиков и платочков разными новомодными хитроумными способами.

Обращение Глеба Яковлевича к бедному Йорику повергает аудиторию в прострацию.

В воздухе витают гадкие флюиды ожидания коллективного провала.

«Затейник!» – крутится в голове форварда характеристика, данная профессору предыдущими поколениями.

Глеб Яковлевич отрывает взгляд от несчастного, кажущегося с течением времени перепуганным и забитым Йорика и останавливает его на уже ненавидимой всеми пачке бумаги в своих руках.

Он вытягивает руки вперёд, перелистывает её, кладёт на стол, достаёт снизу последний лист и начинает сосредоточенно и с каким-то садистским смаком комкать.