Кисть правой руки горела от пульсирующей боли, но все пальцы сгибались как надо. Плечо, на которое пришелся первый удар, онемело, но кое-как двигалось. Саша неуверенно поднялась на ноги. Стерла ладонью с лица чужую кровь. Похоже, обошлось ушибами. Ничего.

Шипя от боли в руке, с грехом пополам вставила запасную обойму. Подошла к первому, еще стонущему, громиле и выстрелила ему в затылок. У нападавших даже стволов не было, заточки только, они были пьяны и явно нацеливались на легкую добычу… впрочем, легкой добычей она едва и не стала. Не сама она, а ее пистолет, вот что интересовало их.

– Так все-таки годы кропотливой работы, чтоб превратить их в людей, или достаточно одной обоймы маузера? – спросил Щербатов.

– А вам, я смотрю, лучше, – огрызнулась Саша. Только вчера выстиранная гимнастерка перепачкалась кровью. – Передумали помирать, сдается мне. Что мне следовало делать, в больницу его отправлять?

– Да нет. Просто зачем же вы… сама? Я мог бы.

– Ну, знаете! Чекист из нас двоих пока еще я. Но спасибо вам за этот выстрел. В самом деле, Щербатов, как вы?

– Не знаю, что вы сделали, но это помогло, – отозвался Щербатов. – Я благодарен вам, хотя и не понимаю, за что именно. А вот стреляете вы из рук вон плохо. Эх, будь вы у меня в батарее, со стрельбища бы не вылезали. Как вы собираетесь защищать свою революцию, ну или что бы то ни было, если и себя защитить не можете?

Саша тяжело привалилась к стене, через боль разминая ушибленную кисть. Пахло кровью и порохом. Этот запах успокаивал. Саша стала вспоминать, что было до того, как сюда вломились грабители.

Лучше б ей было не вспоминать. Во рту пересохло, сердце бешено заколотилось где-то в районе горла. Она начала сеанс гипноза – и не закончила. Не вывела Щербатова из того состояния, в которое погрузила. Не приказала ему забыть. Это значит… господи, что это значит? Он так и остался привязанным к тому, о чем она ему говорила? А говорила она… черт, черт, черт!

Теперь его, конечно, надо убить. Зачем спасала только. Да, он ничего не сделал. Но не ждать же, пока сделает. Да, это ее ошибка, а не его. Что ж, люди гибнут из-за ее ошибок. Не он первый, не он последний. Пристрелить и дело с концом. Все равно вызывать труповозку, так пусть вывезет три трупа заместо двух. Кто вообще станет считать. Революция все спишет.

Вот только… не так это просто. Они с Щербатовым все еще дышали в одном ритме.

Саша пошевелила сапогом труп второго нападавшего – того, что придавливал ее к полу. Пуля вошла в его левый бок и вышла из правого.

Саша прикинула траекторию от софы, на которой лежал Щербатов. Конечно же, оттуда ему куда проще было бы стрелять нападавшему в спину. Но выпущенная почти в упор пуля прошила бы громилу насквозь и оказалась бы в груди у самой Саши. Потому Щербатов стрелял так, чтоб его пуля прошла в паре дюймов от ее сердца. Рискуя промазать, что стало бы верной смертью и для него тоже, не только для нее. Это был бы превосходный выстрел даже для человека, который не испытывал только что проблем с тем, чтоб просто продолжать дышать.

Что сказал бы Моисей Соломонович? Он, конечно, сказал бы, как говорят теперь все, что в революции нет места буржуазному представлению о справедливости. Что опасно для революции, то и должно быть уничтожено. Но еще Моисей Соломонович сказал бы, что раз уж она играла с тем, с чем ей играть не следовало, то и отвечать за это следует ей, а не другому человеку.

Впрочем, кажется, им теперь обоим предстоит за это отвечать.

Щербатов заметил ее смятение, но истрактовал по-своему.

– Саша, все закончилось, – сказал он. – Вы не должны…