Когда-то они с Жарковым работали на химкомбинате, куда Магницкий убежал от науки в поисках квартиры. Жаркова считали электронщиком милостью божией: в досетевую эру он умудрился протянуть общезаводскую многокилометровую сеть, привязав все подразделения к единой базе, подключив к ней цеха, роботизированные конвейеры, склады, бухгалтерию, управление, и даже столовую. Благодаря последнему, рабочие, отобедав, могли на выходе ставить оценки по блюдам меню, а столовским по этим оценкам начислялась премия. Кроме того, Володя исхитрялся подрабатывать то лаборантом на четверть ставки, то уборщиком помещений в двух академических институтах сразу, что давало ему право проводить на сверхсекретных установках в ночное время некие таинственные эксперименты.

А с окончанием эпохи социализма физик Жарков надумал создать частную лабораторию для реализации собственного научного потенциала, однако предварительно пришлось построить с нуля заводик по производству пищевых экстрактов, который смог бы кормить будущую лабораторию, его команду и, конечно, семью. Чтобы тот завод на ровном месте возник, и наполнился необходимым оборудованием, физик-предприниматель взялся за импорт японских подержанных иномарок на местный рынок.

Ныне Генератор Идей косит под нового русского: крутые белые штаны, несколько, впрочем, грязноватые, такого же цвета безумно дорогая, в пыли, рубаха, на чёрном поясе расположились трубки сотовых телефонов, пейджеров, в руках папка с документами на новое дело, которое он опять затевает.

Щуря сквозь импортные дымчатые очки чуть раскосые глаза, задевая плечами сразу оба дверных косяка, шумно ввергся в дом, наполнив его грохочущим басом.

– Оп-па-на! Вот где ты приземлился, старый разбойник! Небось, думал, не найдём? Найдём! В эту развалюху вложил свой пай? Ладно, чёрт с ним, будем обмывать покупки, и твои, и мои, видишь, новая лайба – япона мать, по проходимости – вездеход, пришло пять штук. Я нынче шофёра выгнал, сам баранку кручу, даже Толика за руль не пускаю, бухгалтер, что стоишь? Вали продукты на стол.

Приветливо улыбаясь в соломенные усы, Толик Постол выставил бутылку коньяка, баночки с икрой, пару буханок белого хлеба.

Жарков тотчас отломил полбулки, зажевал.

– Чёрт, проголодался, весь день мотаемся по городу, пожрать некогда: то банк, то мэрия, то завод, чёрт бы побрал всех этих крючкотворов, ну мы всё-таки взяли их за жабры с Толиком, да, Толик?

– Взяли, конечно, – всегда непроницаемый Толик быстро резал хлеб.

– Вытряс из них кредит, на следующей неделе запущу пробную партию продукции.

Бутерброды с красной икрой Жарков делал всегда сам, лицо его при этом являло выражение отеческой нежности.

Обычного во времена стройки деликатеса, который начальник самолично подвозил к вечернему общему ужину коллектива строителей, Магницкий не видел уже полгода, с того самого времени, как ушёл с завода.

Разгон команды произошёл в стиле жёсткого западного менеджмента, без учёта межличностных отношений. Хотя деньги и идеи принадлежали Жаркову, некоторые участники стройки посчитали себя как бы в доле, возможно, и сам он чересчур щедро раздавал обещания приятелям для поднятия трудового энтузиазма, но однажды на утренней планёрке вручил всем листочки, предложив написать заявления на увольнение, после чего набрал новую команду.

Магницкий заявление написал и ушёл. Кто стал возражать, получили холодную затяжную войну, некоторые по суду урвали какие-то крохи. Прочим Жарков выдал довольно крупные премиальные при расчёте. Полученную иномарку Магницкий обменял на старенький домик, в котором они теперь сидят втроём, пьют молдавский коньяк «Белый аист», закусывая бутербродами с красной икрой.