Ехали всю ночь в продуваемых ветрами разболтанных теплушках. Одни, завернувшись в шинели, спали на соломе на полу, другие молча смалили махорку.

Хмурым промозглым утром выгрузились на Николаевском вокзале, строем двинулись на Царскосельский. Кругом мрачно высились дома бывшей столицы Империи, холодно темнела водой Нева, в лица хлестал налетавший от залива ветер.

В отличии от Москвы, достаточно многолюдной, город словно вымер: изредка встречались закутанные в тряпье жители, на пересечении улиц горели дымные костры, у которых грелись заставы*, порой попадались мерно шагающие патрули.

До конечной цели – в район Гатчины, добирались узкоколейкой, на прицепленных к американскому «Балдуину»* платформах, куда, помимо курсантов, погрузили артиллерийскую батарею и отряд питерских рабочих.

– Ка-ак, товарищ, у вас в Пит-тере дела? – поинтересовался курсант из латышей Янсонс, у сидящего рядом пожилого, с впалыми щеками человека в телогрейке и с австрийским карабином.

– Дела, как сажа бела. Голод, перебои с электричеством, нет угля и дров.

– А ваш отряд, папаша, откуда? – спросил еще один.

– Мы, сынок, с Путиловского завода.

– Работает?

– Делаем бронепоезда и орудия для фронта.

– Вона оно как, – уважительно переглянулись остальные.

Когда отъехали от Петрограда верст пять, вдали послышалась орудийная канонада.

– По Пулковским высотам бьет, – сказал кто-то из рабочих. На платформах напряженно вслушивались и молчали.

Обстановка для частей Красной Армии оборонявших город, к тому времени была катастрофичной: белогвардейцы захватили переправы через Лугу и прорвав фронт, вышли к Балтийской железной дороге, а затем под прикрытием танкового огня овладели Ямбургом. Красные в панике отступали, преследующие их колонны, в день проходили до тридцати верст, захватив Лугу, Плюссу и Серебрянку. За ними в наступление перешли эстонские дивизии, войдя в Красное Село, а также Струги с Гатчиной.

К месту добрались спустя пару часов, послышались команды, стали выгружаться. К узкоколейке выходила опушка леса, рядом стояла какая-то хибара, а у нее две телеги с шанцевым инструментом. У нее переминались несколько солдат. Здесь же, у коновязи, под седлами, стояла пара буланых лошадей.

Из хибары появились человек в шинели, с шашкой, маузером и папахе с красной лентой, за ним еще двое. Начальник курсов, командиры рабочего отряда и батареи доложились.

– Построиться! – отдал тот приказ

– В шеренгу по четыре ста-ановись! – разбежались к бойцам. – Р-равняйсь! Смирно!

Заложив руки за спину, встретивший с остальными прошли вдоль строя, вглядываясь в лица и вернулись к середине.

– Я командир сводного полка Варава! Там! – (выбросил руку на гул канонады) сражаются и умирают ваши братья, отражая белогвардейские атаки! На нашем участке пока спокойно, но нет сплошной линии обороны. В кратчайший срок мы должны ее построить и держать до последнего дыхания! Все ясно?

– Ясно! – качнувшись рявкнул строй.

Вслед за комполка выступил человек в кожане и такой же фуражке, назвавшийся комиссаром.

– Товарищи! Над рабоче-крестьянской республикой нависла небывалая угроза! (обвел глазами строй). Юденич при поддержке англичан рвется к Петрограду! В случае взятия, ему открыт путь на Москву и соединение с Деникиным!

В виду особой сложности положения, обороной города руководит народный комиссар военных дел товарищ Троцкий, по приказу которого расстреляны командир 2-го Петроградского полка Гнеушев вместе с комиссаром Пантелеевым, а также каждый десятый красноармеец, бежавшие с поля боя!

Прошу это учесть и стоять до конца! – резко взмахнул рукой. Вдоль строя прошел шепоток и стих. Такое слышали впервые.