– Они представились?

– Вот то-то и оно! Я регулярно читаю газеты, знаю, кто такой Гравашоль, что из себя вообще представляют анархисты… Полиция, простите, тут бессильна. Анархисты убили когда-то нашу прекрасную императрицу… императрицу, майн герр! Уж если ее не уберегли, чего стоит жизнь маленького человечка вроде меня? Это страшные люди… У меня не было выхода…

«Скверно, – подумал Бестужев. – Помаленьку складывается положение, когда революционеров, террористов, боевиков обыватели начинают бояться больше, чем полицию. Добро бы только в России, но и в других странах то же самое давно отмечено не вчера и не сегодня. В гораздо более спокойных и законопослушных странах. Скверно… Плохой признак».

– Они знали, где я живу, – продолжал Густав жалобно. – Знали мое семейство, знали даже, где я держу экипаж и лошадей…

– И вы стали регулярно докладывать обо всех моих поездках?

– Я был вынужден… Их интересовали все адреса, по которым вы ездили, все люди, с которыми вы встречались…

Другими словами, Гравашоль предельно упростил свою задачу. Сам он после неудачного визита к профессору наверняка никаких поисков уже не предпринимал, просто-напросто следил за конкурентами и в подходящий момент, когда гости из России праздновали победу, нанес удар…

– Каким образом вы им передавали сведения?

– Всякий раз, когда вы меня отпускали на длительное время, я звонил по телефону. Номер семнадцать – тридцать пять. И всякий раз говорил, как мне указали: «Фиакр в вашем распоряжении». Мне называли адрес, я туда приезжал и ждал. Очень быстро кто-нибудь из них появлялся. Два раза это был мужчина. Четыре раза – девушка.

– Опишите их подробно, – распорядился Бестужев.

Девушку, как ее описывал Густав, Бестужев, похоже, никогда прежде не видел – по крайней мере, она не входила в число его здешних знакомых. Зато что касается мужчины… Тут все было гораздо интереснее – и великолепно сочеталось с его прошлыми предположениями…

– И дальше?

– Сегодня утром я позвонил, – сказал Густав. – Телефон не отвечал – так мне ответила барышня. Я пытался телефонировать еще трижды – с тем же результатом…

«Ничего удивительного, – подумал Бестужев. – Телефон, ручаться можно, располагался на одной из снятых Гравашолем квартир – главарь анархистов слишком умен, хитер и опытен, чтобы ограничиться единственной, их должно быть несколько… Теперь, заполучив желаемое, они снялись с места, как вспугнутый урядником цыганский табор…»

– Как по-вашему, девица – немка? – спросил Бестужев.

– Вряд ли. По-немецки она говорила совсем скверно, нам приходилось объясняться на французском, я прилично знаю французский, в Вене, в нашей профессии, знание языков помогает заработать… Вот по-французски она говорит великолепно, такое у меня впечатление…

– Значит, в полицию вы не обращались… – задумчиво произнес Бестужев.

Не стоило и спрашивать, обращалась ли к самому Густаву полиция – наверняка нет, иначе он непременно упомянул бы, что все уже рассказал «коллегам господина». Значит, Тарловски представления не имеет ни о роли извозчика в событиях, ни о самом извозчике – следовательно, с этой стороны Бестужеву ничто не грозит, можно еще какое-то время оставаться Невидимым Человеком…

– Майн герр… – робко спросил Густав. – Что теперь со мной будет? Поймите, я в этой истории не более чем жертва… Меня принудили, угрожая смертью…

– Я попытаюсь что-нибудь для вас сделать, – сказал Бестужев. – При одном-единственном, но важном условии: вы будете молчать и обо всем с вами происшедшем, и о нашем разговоре. Даже если к вам придут мои коллеги. Я руковожу этим делом, я и должен его закончить. Понятно? Ничего не было. Вы ничего не знаете, с вами ничего этого не произошло… О случившемся вы будете разговаривать только со мной. Иначе…