8

Степан Варваркин весь вечер просидел на лавке возле печи, возясь для виду с какими-то перепутанными рыболовными снастями. Ни распутать их, ни вообще хоть что-либо с ними сделать старик и не пробовал. Его подернувшиеся дымкой глаза почти не видели того, что находилось у него в руках.

Одгако, прислушиваясь к голосам в голове, Степан Пантелеймонович слышал и то, о чем с его женой Евдокией Федоровной говорила приезжая девица – помещенная Гришкой Петраковым на постой в дом Варваркиных. Петраков называл её ласково Ларочка, а она его фамильярно – дядя Гриша.

Ларочка эта была особа хоть и молодая – лет двадцати, но, с точки зрения деда Степана, не особенно привлекательная. Худая – как говорится, подержаться не за что, – да еще и в очках. Она прибыла в Макошино в десятых числах мая. И привезла с собой два чемодана вещей, но не со шмотками-тряпочками, как можно было бы подумать, а всё с какими-то бумагами да книжками. Маленькую выгородку в углу кухни, которую старики ей выделили, эта самая Лара тут же своими книжками и завалила. Один раз, когда гостья отлучилась из дому – а отлучки её были весьма частыми, – Евдокия Федоровна в одну из её книжиц тайком заглянула. И потом поведала деду, что никакая это оказалась не книжка, а альбом – наподобие фотографического. Только вклеены в него были не карточки, а вырезки из газет: старые и желтые.

Так вот, Лариса Владимировна (как Григорий Петраков велел именовать постоялицу), оказалась девкой образованной, да к тому же еще и москвичкой. В ответ на расспросы бабы Дуни приезжая рассказала, что она учится заочно в Московском историко-архивном институте и при этом работает аж в Библиотеке имени Ленина! Каким ветром занесло московскую библиотекаршу в Макошино – Бог знает. Сама Лариса твердила о каких-то исторических изысканиях, необходимых ей для написания дипломной работы, но в чем их суть, объяснять не желала. Сведениями на сей счет обладал, надо думать, прохиндей Петраков. Однако он про то помалкивал.

Сейчас эта Ларочка и баба Дуня пили чай, сидя за накрытым клеенкой столом. И старая женщина изливала наболевшее:

– Да пусть бы шастали, пусть!.. Мы уж и привыкли! Только б нас не трогали. Но ведь они, проклятые, теперь так просто не уйдут. Сама знаешь, им надобно. Они ведь хотят получить…

Но она не договорила – её слова прервал громкий стук: кто-то начал долбить кулаком в калитку дома Варваркиных. И с улицы донесся молодой мужской голос:

– Эй! Есть кто дома? Степан Пантелеймонович! Евдокия Федоровна!

Баба Дуня и её жиличка переглянулись.

– Кого еще черти принесли? – пробормотала старуха.

Нехотя она поднялась из-за стола, набросила на плечи легкий полушалок и вышла из горницы в сенцы. И Лариса – русоволосая сероглазая девушка в очках, высокая и стройная, облаченная в простенькое домашнее платье, – последовала за ней.

26-27 мая 1939 года. Ночь с пятницы на субботу

1

Степан Варваркин бросил опостылевшие ему рыболовные снасти, поднялся со скамьи и тоже вышел на крыльцо. Из-за высокой калитки во двор заглядывал рослый парень: со встрепанными черными волосами, окровавленной физиономией и огромными, чуть ли не в пол-лица, глазами. Старику Варваркину почудилось даже, будто глаза эти горят зеленым огнем.

– Ты кто такой будешь? – не сходя с крыльца, обратилась баба Дуня к незваному гостю.

– Я – знакомый вашего зятя, Савелия Пашутина. Он сказал, что к вам можно обратиться в случае чего. Моя фамилия Скрябин, я здесь по делу.

– По какому такому делу? – спросил дед Степан; голос его прозвучал резко и гортанно, словно он плохо слышал самого себя.