Жребий пошел по второму кругу. И тут, то ли от боли – хоть и не сильной, но очень уж обидной, – то ли от самого факта, что голые дамочки ощипывают его бесцеремонно, как дохлую курицу, на пожилого сельчанина напала злость. Некая идея, до этого смутная, созрела в его голове окончательно. А тут и черноволосая навка невольно подыграла ему, оттянув на себя внимание своих страшных подруг. Подойдя к рыбаку во второй раз, нахалка сделала вид, что выдергивает волос у него из головы. А на деле, как фокусница, вытянула заранее заготовленный – черный! – волосок из своего кулака.

– Есть! – победно выкрикнула она.

Но и две другие участницы жеребьевки оказались не лыком шиты.

– Обманщица! – взвизгнула блондинка. – Это, небось, твой собственный волос!

– Да ты что городишь! – возмутилась иллюзионистка. – У меня волосы – длинные, а этот – посмотри, какой! – Коротенький волосок, зажатый в её руке, явно принадлежал пожилому рыбаку.

– Ты его заранее прихватила, – заявила купчиха. – Когда с мужика шапку сбивала!

Брюнетка яростно заспорила с двумя товарками. И на какое-то время купальщицы забыли про свою добычу и обратились к ней тылом.

«Пора!» – понял мужик. Он глубоко обмакнул кисть в смоляное ведро, продолжавшее стоять на огне, и одним махом окропил смолой мерзкие спины всех трех бабенок.

Внутренности, лишенные кожного покрова, зашипели. А купальщицы завертелись, как три юлы, разинули рты и попытались завопить. Но не тут-то было: из навьих ртов (так же, как из носов, ушей и даже глаз) повалил густой черный дым. Мужик понял, что сейчас эти твари видеть его не могут. На четвереньках он отполз за свою лодку и затаился там, безотрывно следя за просмоленными красотками, у которых черный дым заструился также и из всех срамных отверстий. Более гнусного зрелища пожилой макошинец в жизни своей не видал.

Дамочки же, вертевшиеся поначалу на месте, ринулись к реке. И одновременно нырнули, после чего от воды повалил пар, будто на горячую каменку выплеснули ковш квасу.

Тут бы мужику и бежать домой! Благо, и жил он неподалеку: его крестьянская усадьба своими хозяйственными постройками выходила прямо на реку. Но он схватил смоляное ведерко, держа его за ручку через полу своей телогрейки, и так – с ведром в одной руке и с черно-блестящей кистью в другой – подступил к самой воде.

– Только попробуйте вылезти, шалавы! – крикнул он купальщицам. – У меня тут еще смолы довольно!..

Но те лишь высунули головы из воды: все разом, будто принадлежали они единому трехголовому существу.

– Ладно, старик, ты нас в баньке попарил, – пророкотала брюнетка, – но ужо будет и тебе баня! – Две другие головы согласно кивнули. – Убивать тебя нам, пожалуй что, не резон – всё равно твоя старая шкура долго не протянет. Но в бане твоей теперь будет наше становище. Будем мы там обитать, а ты и домочадцы твои, как помоетесь, станете приносить нам угощенье и оставлять горячей водицы в шайках.

– А нам самим – как же мыться-то? – пролепетал ошалевший от такого заявления мужик. – Вместе с вами, что ли?..

– Зачем же – вместе с нами? – Цыганка ухмыльнулась. – Перед тем, как баню топить, будешь говорить, стоя в предбаннике: «Изыдите!» А потом, когда всё приготовишь для нас, скажешь: «Мойтеся!» И уж после этого, чур: в баню не заходить! Да смотри: будешь еду готовить, не вздумай солить её. Тебе же хуже будет. И запомни, пень старый: ежели забросишь баню и не станешь мыться в ней, то тебя мы не тронем, а вот жену твою заберем к себе. А заодно и всех родных твоих, до последнего, истребим!

И, едва цыганка договорила, все три твари не то чтобы вынырнули – они как-то внезапно распластались на воде, легли на неё своими безобразными спинами. А затем, не двигая ни руками, ни ногами, поплыли против течения.