Но здесь они безучастно смотрели на суету около буса и не вмешались, когда рядовой полицейский чин поднял шлагбаум. Сзади ждали проверки еще несколько машин. Их пропустили скопом, даже не потребовав аусвайсы: кофе стынет.

Николай шепнул Душану:

– А ты не хотел ехать в Софию за документами! Пришлось бы положить всех пятерых, высадить водителя и ломиться напролом… А у этих полицаев тоже жены, дети. И ничего плохого они нам не сделали.

Серб только развел руками, признавая правоту князя, и занял привычное место впереди – около водителя. Тот выключил изрядно надоевшее радио. Между ними завязался разговор.

Сербский язык если и отличался от запомнившегося по Югославии нулевых годов (куда Николай в прошлой жизни попал сразу после натовских бомбардировок), то незначительно. Хоть прошло много лет – и в той, и в этой жизни, князь гораздо быстрее начинал понимать местных, чем большинство спутников. Для русского этот язык несложен.

– Только не говори мне, что я везу славских крестьян, брате, – сказал водитель подсевшему Душану. – Они такие же крестьяне, как моя бабушка – раввин из Вочняк Ябуки. Уверен, вы собрались на зараженные земли.

– Это ты сам себе напридумывал, – попробовал отбиваться Душан. – Перестань нести чушь брэ!

– Сердишься, брате? Значит, умный Иосиф попал в точку.

Возач, оказавшийся не совсем сербом, точнее – совершенно не сербом, откровенно рассказал об ужасе, накрывшем юг страны. Местные власти твердят: сохраняйте спокойствие и благоразумие, а как их хранить, если у каждого второго в зоне – или родня, или знакомые? При королевской власти было не сахар, но чтоб вот так – просто запереть людей на нескольких сотнях квадратных километров и бросить их без помощи… Немцы – конкретные уроды!

По мере проклятий еврея в адрес оккупантов у Несвицкого чуть отлегло на душе. Главное правило разведгрупп на чужой территории – не оставлять за спиной свидетелей, способных навести преследователей. И с хозяином «тудора» пришлось бы что-то делать, причем на глазах Милицы и двух других врачей, а им лучше не видеть эту сторону работы разведчиков. Но теперь он был уверен: Иосиф не предаст. Евреи и немцы стабильно не любили друг дружку в обоих мирах.

– У тебя кто-то есть в Високи Планины? – спросил Милош.

– Ой вей, да! – завздыхал Иосиф. – Двоюродная сестра с детьми. Гостила у нас. Всего лишь неделю как вернулась домой. Поссорилась с моей Сарочкой – ты же знашь, что будет, когда соберутся две еврейки под одной крышей…

Николай пересел вперед, где, мешая сербские слова со славскими и варяжскими, спросил: коль народ нервничает, что будет, как только станет известно о тысячах смертей? Немцы не боятся массового возмущения?

– Немцы чувствуют себя хозяевами, – сморщился водитель. – Думают, что в любой миг спустят на нас своих цепных собак-хрватов, и србы успокоятся. Кто останется жив, конечно.

Князь вернулся на место около Касаткина-Ростовского. Тот тоже в общих чертах уловил смысл беседы.

– Что думаешь, Коля?

– Один умный серб, Александр Баляк, однажды сказал: «Народу уже тысячу раз объяснили, что он счастлив, но все бесполезно!». Это очень подходит к описанию германской внутренней политики – только объяснять, но ни черта не делать. В Славии они прокололись – не без нашего участия, разумеется. Посмотрим, что здесь…

Борис иронично приподнял бровь.

– Ты хочешь начать революцию в Сербии?! Нас дома ждут дети, жены.

– Что-то ты слишком легко сбежал добровольцем от семейного очага, верно? – хмыкнул Николай. – Не тот еще возраст, чтобы чинно просиживать задницу у камина и ходить на службу подобно банковскому клерку. Душа просит адреналина…