В течение пяти лет за всех «отдувалась» Б-224, ежегодно, а иногда и два раза в год попеременно нёсшая боевые службы то в Северной, то в Южной Атлантике.

За глаза, экипажи плавающих лодок эскадры регулярно решавшие задачи автономного плавания в море и боевого дежурства в базе, такие лодки как «Б-181» называли «отстоем».

– Товарищи подводники, – Дербенёв, словно вторя убывшему в отпуск командиру, акцентировал внимание на слове товарищи, – особого времени на раскачку нет, лодке поставлена задача: через семь месяцев выйти на боевую службу. Работы предстоит очень много…

Дербенёв, возмужавший за годы лейтенантства как офицер, ещё неуверенно чувствовал себя в новой должности и только сейчас это понял по-настоящему, когда десятки глаз впились в его обыкновенное человеческое «я» с надеждой на то, что именно от него зависит всё или почти всё, как минимум на ближайший доковый ремонт.

Только вчера прибывший к новому месту службы молодой старпом стоял перед строем экипажа на стенке сухого дока и откровенно нервничал. Ему казалось, что он делает и говорит всё нескладно и невпопад, а жестикулирует и вовсе угловато, это видят подчинённые и где-то в душе даже смеются над его «командирским» тоном.

На самом деле всё было немного не так. Например, всему экипажу сразу бросилось в глаза могучее, рвавшееся из-под кителя накачанными мышцами тело молодого старпома, а гусарский рост и немного тесноватый китель, сидевший на старпоме как хорошие рыцарские латы говорили о том что Дербенёв совсем не «слабак». Да и речь старпома перед строем была вполне связной и понятной каждому.

Октябрьский день, один из многих осенних прибалтийских дней сегодня отличался какой-то необыкновенной морской свежестью и тишиной. Дербенёв даже заметил, что листья на деревьях поменяли окраску, а «шевелюра» берёзок, гурьбой окруживших будку докмейстера4 и вовсе поредела…

Немного пообвыкнув в ораторском статусе, Дербенёв, вдруг, обрадовался отсутствию командира. «Меньше лишних глаз – меньше опеки» – подумал Александр, а в ушах, только что назначенного офицера, погоны которого ещё не забрызгивали волны командирских вахт, как приговор звучали слова Зайкова: «в море – я ваша мама и вы мои дети, а на берегу вашей мамой является старший помощник командира».

Александр очередной раз осмотрел строй, словно ища поддержки и понимания у подчинённых, во всяком случае, офицеров, многие из которых ещё вчера были просто его товарищами. Но строй, как заворожённый, молча, наблюдал за действиями «новоиспечённой мамы».

– Кстати, – Дербенёв вплотную подошёл к штурману Стоянову и негромко поинтересовался: – а где у вас, Александр Васильевич, боцман Петров? Что-то не наблюдаю я его на утреннем построении.

– Боцман Петров, Александр Николаевич, вместе с мичманом Соломенным с утра очередь заняли на шкиперские склады, за краской, суриком, расходными материалами и спиртом, «шилом» значит…

– Понятно всё, кроме одного, я снабженца Соломенного никуда не направлял, – Дербенёв с недовольным видом повернулся к стоящему на мостике корабля дежурному офицеру: – Как прибудут эти «вольные художники», обоих сразу ко мне.

– Есть! – громко ответил стоявший дежурным по кораблю, капитан – лейтенант Грачёв и тут же добавил – Товарищ командир, до подъёма военно-морского флага пять минут.

– Есть! – также громко ответил Дербенёв и устремился на своё место во главе строя.

– Товарищ командир, до подъёма военно-морского флага одна минута.

«Что-то время летит уж больно скоро», – подумал Дербенёв, но услышав очередную команду, не успел посмотреть на часы.