На губы внезапно легла узкая ладошка, ставшая за этот год такой знакомой и родной:

– Сережа, погоди, пожалуйста. Если хочешь что-то важное сказать, но пока не готов, – лучше молчи, ладно? А то испортишь все.

Кобрин аккуратно отстранил девушку, тут же усевшуюся по-турецки на краю постели.

– Да готов я, давно уже готов! Просто, понимаешь… когда впервые, оно всегда… ну, сложно, что ли?

Маша молчала, с легкой улыбкой глядя на Сергея.

– Короче, я знаю, что нужно было как-то иначе, цветы там, шампанское… но это потом, хорошо? Когда оттуда вернусь. А пока – вот…

Протянув руку, Сергей дернул на себя ящик, нащупывая коробочку с кольцом. Хорошо, что на направляющих стояли ограничители, иначе бы, пожалуй, вывалил все содержимое на пол. По самому краешку сознания мелькнула мысль встать на колени, но Кобрин вовремя понял, что в данной ситуации и в подобном виде выглядеть подобное будет, мягко говоря, достаточно глупо.

И поэтому он просто протянул ей раскрытую бархатную коробочку.

– Короче, Маша, я тебя люблю! И прошу стать моей… – снова подвело горло, но только лишь на миг, – женой! Все. Сказал. Точка. Да или нет, третьего варианта решения не предполагается. С этим тоже точка.

Внезапно став серьезной, девушка протянула руку, погладив его по щеке:

– Ох, ну почему ж вы, мужики, такие глупые-то? Или ждете до последнего, или спешите.

– Это значит да? – напряженным голосом осведомился майор, хмурясь.

– Конечно, да, товарищ академический слушатель, – рассмеялась Маша, притянув его к себе. Почти минуту обоим было не до кольца и только что произнесенных слов.

– Тогда давай палец, – чуть запыхавшись, сообщил Сергей, быстро облизнув искусанные губы и нащупывая на смятой простыне коробочку, которую ухитрился выпустить из руки.

– Какое красивое… И размер, кстати, мой, так что угадал.

– Твой, – согласился Кобрин. – Хоть я, в отличие от некоторых, по чужим медкартам не лазал. Просто глазомер у меня профессионально поставлен. И линейкой пользоваться умею. А где ты свои украшения хранишь, я уже давно срисовал.

– Можно подумать… – Еще пару секунд девушка полюбовалась на обручалку, затем обвила шею любимого руками, прижавшись к нему изо всех сил. – Я тоже тебя очень-очень люблю, милый! Знаешь, Сереж, раз уж такое дело, то и я тоже должна тебе кое-что сказать. Тоже хотела после твоего возвращения, чтобы не волновался зря, но так, наверное, будет правильнее. Ты должен знать.

И чуть слышно докончила, щекоча ухо жарким дыханием:

– Сереж, я беременна, семь недель уже…

Лейтенант Федор Кобрин, сентябрь 1941 года

– Ну что ж, товарищ лейтенант, счастливо. Искренне желаю больше к нам не попадать! – Медик энергично потряс ладонь Кобрина. – И помните, хотя бы еще неделю, а лучше две, ногу всячески щадить. Всячески. Никаких запредельных нагрузок, никаких тренировок, кроме тех, что я показывал. Сами видели, какой сложный был перелом, – просто чудо, что выкарабкались без осложнений и кость нормально срослась. Да что там кость, запросто могли и вовсе ногу потерять! А насчет мышц не волнуйтесь, атрофированные волокна быстро восстановятся, еще и повоюете, и на собственной свадьбе спляшете.

– Спасибо за заботу, товарищ военврач третьего ранга, – смущенно улыбнулся разведчик. – Все ваши наставления помню, отнесусь со всей серьезностью. Просьба у меня к вам. – Федор протянул сложенный пополам конверт, не фронтовой треугольник, а самый обычный довоенный, с зеленым гербом, надписью «местное» и пятнадцатикопеечной маркой с красноармейцем на лицевой стороне. – Вы вот Леночке… то есть виноват, медсестре Алексеевой записочку передайте, душевно прошу. Тут письмецо ей да моя полевая почта. А адрес госпиталя я крепко запомнил, напишу, как только в часть прибуду. Хотел лично попрощаться, а оно вон как вышло, говорят, с утра на склад за медикаментами уехала.