«Что за притча!» – Кравцов как раз пришел в свою «светелку» и заправлял морковный чай сахаром из «доппайка». А в дополнение к рафинаду ожидал своего часа и кусок черствоватого белого хлеба с твердой, словно каучук, конской колбасой, купленной третьего дня у татарина на Пятой станции Фонтана.

Что за «рыковка»? Водка? Тридцатиградусная? Глупости! Водка, как совершенно определенно помнил Кравцов, должна быть сорокаградусной. Это еще профессор Менделеев…

«И при чем здесь Рыков?»

Алексей Иванович, как хорошо знал Кравцов, был председателем ВСНХ РСФСР и членом оргбюро ЦК и никакого отношения к водке не имел. Да и водки в Советской России теперь не было, если только не сохранились где старые запасы…

И тут в дверь постучали, спугнув начавшую формироваться мысль.

– Да! – крикнул Кравцов, накрыв «завтрак» расшитым украинским рушником, приобретенным по случаю еще в мае на Привозе.

– Товарищ Кравцов! – Шелихов деликатно приоткрыл дверь, но в комнату не вошел, говорил из коридора.

Вообще-то, хоть о том никогда не было промолвлено ни единого слова, обитатели штабной «дачки», судя по всему, прекрасно знали, кто такой Кравцов, и соответственно держали дистанцию. Вежливо, без ажитации, но тем не менее. Все-таки бывший командарм и член ЦК – это не «просто погулять вышел». Сегодня бывший, а завтра – кто знает?

– Товарищ Кравцов!

– Тут я, – усмехнулся Макс Давыдович. – Входи, что ли!

– Да не, – откликнулся Шелихов. – Незачем. Только тут до вас товарищ инструктор из городского комитета…

«Кайдановская?! – вскинулся Кравцов. – Вот это да!»

– Где она? – он уже шел к двери.

– Я здесь.

Они едва не «поцеловались». То есть он шел быстро, а дверь возьми и откройся ему навстречу. А в проеме она. Глазищи огромные – светло-карие, золотистые, словно мед на солнце – кожа белая, тронутая веснушками на переносице и высоких скулах, и коса цвета осени, собранная короной на узкой, изящной, как у Нефертити, голове.

«Черт!»

– Рашель, – с трудом произнес он, чувствуя, как тяжко продирается голос через сухое, будто солончаки, горло. – Товарищ Кайдановская…

– Макс Давыдович… – она не отстранилась, только чуть запрокинула голову, глядя на него снизу-вверх. – А я вот…

Румянец вспыхнул на скулах, и краска стремительно потекла вниз по щекам, по узкой кости нижней челюсти, на шею и дальше – под высокий ворот темного платья.

– Да что же мы стоим так!

На самом деле так бы и стоял. И даже еще ближе. Или вовсе обнял. Но не в этой жизни. Не здесь, не сейчас.

«Когда? Где?»

– Проходите, пожалуйста, – сказал он то, что полагалось сказать, и отступил, освобождая путь.

– Да… Спасибо!

Наваждение кончилось, жизнь возвращалась в привычное русло.

«Солнечный удар».

Она прошла в комнату, огляделась рассеянно.

– Вас и не узнать теперь…

Прозвучало странно. Он к ней в горком заезжал то и дело. Находил повод и заходил. Последний раз – дней десять назад. Так что видела она его уже одетым по форме и при орденах.

– А вот вас трудно не узнать, – улыбнулся он.

Скованность – вообще-то совершенно не свойственная Кравцову в отношениях с женщинами – проходила. Возвращались уверенность в себе и иронично-холодный взгляд на «объективную реальность, данную нам в ощущениях» и называемую отчего-то жизнью.

– Чем обязан?

Нужно ли было брать этот тон? Но сделанного не воротишь. Спросил. А в ответ…

– Я, собственно, попрощаться зашла, – сказала женщина, обливая Кравцова темным золотом своего взгляда. – Я уезжаю…