– Пиво, мужики! Настоящее! – радостно глотнул и скривился от отвращения. – Кислятина…

Джип вытащили из подъезда, сломав верх кабины и срезав остатки перил – иначе он не проходил. «Москвич» вытолкали через открытое окно, приставив к подоконнику длинные и толстые доски, оказавшиеся среди квартирного хлама. Вопреки ожидаемому, доски оказались отличными. Игорь подумал, что владельцы намеревались послать их по другому, вполне земному адресу, но в процессе загрузки досок некий рабочий уронил одну на ногу и произнес ключевую фразу. В результате непредумышленного посыла полтора кубометра древесины очутились далеко от изначально запланированного места, хотя Игорь сильно сомневался в том, что рабочий послал доски именно к черту.

Изувеченный автомобиль упал с высоты в десять с лишним метров, но хуже от этого стал выглядеть только асфальт.

Как-то одновременно дом окружили журналисты из разных газет и телекомпаний, словно заранее сговорились взять жильцов в двойное оцепление и никого не выпускать без интервью. Корреспонденты засыпали присутствующих вопросами о том, как автомобили попали в подъезд, но столпившиеся в отдалении ответственные люди с умным видом молчали: мол, нечего глупые вопросы задавать, и так всё понятно. Водитель вместо ответа лаконично щелкнул себя по горлу, а страховой агент и команда экспертов и вовсе отзывались матерными словами: тут пытаешься составить правдоподобный отчет о причинах аварии, а журналисты уже все уши прожужжали бесконечными глупыми вопросами о паранормальных рисках и страховках от полтергейста. Высыпавшие из подъезда жильцы вместо ответов на прямые вопросы с маниакальной настойчивостью жаловались на беспорядки в стране и требовали доложить о безобразиях президенту. Дрессировщик и вовсе ушел по-английски, ни с кем не попрощавшись.

Уставшая журналистка местной телекомпании отошла от толпы переговаривающихся жильцов и присела на оставшееся от джипа переднее сиденье: ничего существенного выяснить не удалось. Вдобавок, жильцы обвинили ее в продажности чиновникам и неправильном освещении материалов. Рывком сорвав с головы крохотные наушники, она мрачно заявила:

– Меня никто не любит.

– Я тебя люблю! – воодушевленно ответил оператор, намереваясь ее поддержать: иначе злость журналистки обрушится на него же, едва они отъедут с места событий. Не впервой.

Журналистка поймала его на слове:

– Женишься?

Прозвучало так, словно раздался выстрел из пушки в приговоренного к смерти. Народ неподалеку умолк и повернул головы в их сторону.

– Нет, спасибо, – отказался оператор: ему хватало профессиональных скандалов и на работе, и выслушивать обвинения бесплатно после работы он не намеревался. Толпа отвернулась и снова загомонила о личном. Журналистка сжала наушники, те сломались с глухим щелчком. Оператор поднял руки. – Ладно, сдаюсь: тебя никто не любит.

Журналистка отбросила сломанные наушники в урну и сердито выпалила:

– Ты просто невозможен!

– А ты – абсолютно нереальна, – ухмыльнулся оператор. – Хорош дуться, работы полно. Поехали!

Журналистка мрачно посмотрела на оказавшегося рядом Игоря.

– А ты чего тут улыбаешься? – рявкнула она. Мало того, что основной участник событий не желает отвечать на поставленные вопросы свободной прессы, так еще и на нервы действует.

– Я знаю, почему вас не любят, – ответил тот, старательно стирая с лица улыбку. Улыбка упрямо не исчезала. – Хотите, расскажу об этом в камеру?

– Тоже мне, тайна, – буркнула журналистка. – Сволочи потому что, вот и не любят. Короче, молчел, вот моя визитка. Надумаешь рассказать, что у вас произошло, звони.