– Разве такое богатство встречается не в каждой деревне?

– О, нет! Многие из деревень должны довольствоваться дождевой водой, а то и сочными дынями. Впрочем, мои единоплеменники нуждаются в воде только для питья и мытья посуды. Коров и овец они гоняют на отдаленные пастбища, где имеется водопой.

– Вот как? А разве готтентоты не моют своего тела?

– Нет, они натирают его жиром.

– Это должно не особенно приятно действовать на носы европейцев, – заметил Больтен. – Ага, смотрите – вон показалась готтентотская молодежь во всей свой природной красоте.

С полдюжины голых ребятишек, заметив приближающихся белых, с громкими криками побежали к хижинам, из отверстий которых показались желтые лица готтентотов, мужчин и женщин. Они окружили путешественников большой толпой, не выказывая, однако, ни удивления, ни страха. Ясно было, что европейцы для готтентотов были не в диковинку.

– Вон там хижина Мазембы, – произнес проводник, – идите туда смело через крааль. Куаквы (так называют сами себя готтентоты) не сделают вам ничего худого.

Больтен потрепал проводника по плечу.

– Это хорошо, приятель, что ты так отзываешься о своем народе. Иди же и уведомь короля о нашем прибытии.

С остальными двумя проводниками путешественники медленно пошли через деревню. Обмазанные глиной хижины, или скорее – землянки, имели очень жалкий вид. Все они были грязны и вместе с конической крышей едва достигали двух метров в высоту. Низенькие отверстия, заменявшие двери, давали возможность попасть в хижину только ползком. Везде виднелась непролазная грязь, улица походила на болото. Некрасивые лица жителей, покрытые застарелой грязью, казались еще безобразнее из-за их полного незнакомства с водой. Звериные шкуры – одежда мужчин и женщин – имели пренеприятный вид и кишели насекомыми. Зато на шее у всех виднелись ожерелья из глиняных шариков черного и белого цвета, а на руках и ногах были браслеты из тонких кишок и жил.

Несмотря на свою бедность, куаквы оказались очень веселым народом и путешественников встретили с музыкой. Из всех хижин повылезали жители деревни, держа в руках выдолбленные половинки тыкв, и из трех струн этого первобытного инструмента принялись извлекать самые ужасающие звуки. Каждый играл что хотел, исполняя в то же время какую-то дикую пляску вокруг путешественников.

Под звуки кошачьего концерта, окруженные скачущими дикарями путешественники медленно шли через деревню. Вернувшийся переводчик объявил им, что король согласен их принять и сейчас выйдет к дверям своего жилища. Дикари проводили путешественников до самого жилья короля, все время не переставая играть и приплясывать.

Немного погодя из низенькой двери вылез, кряхтя и охая, сам повелитель готтентотов. Белые не поняли, конечно, ни слова из произнесенной королем речи. Франц со свойственной ему живостью подскочил к королю, взял его под руку и помог ему усесться на холмике рядом с хижиной. На желтом лице короля выразилось самое глубокое недоумение – неужели нашелся дерзкий, который осмелился прикоснуться к его священной особе! Он, прищурясь, осмотрел своих гостей, затем схватил первый попавшийся камень и швырнул им в толпу музыкантов. Музыканты перестали играть, а путешественники, воспользовавшись этим, разложили перед королем свои подарки.

Прежде всего старик-король прищелкнул языком, что, по мнению переводчика, означало «табак». Получивши требуемое, король, не считая нужным поблагодарить за это, поспешно набил себе рот табаком и вслед затем издал новый отрывистый звук. «Водка» сообщил переводчик. Водки у белых не оказалось. Тогда король не стал дожидаться, пока путешественники выложат все свои подарки и, предоставив это дело женам, кряхтя полез в свою землянку. На гостей он даже не взглянул. Через минуту он крикнул из землянки: