Конечно же с я интересом наблюдала, как эту процедуру проделали все вновь вошедшие пассажиры. Все происходило без суеты, толкотни, ругани и лишних слов. Люди выстроилась в аккуратную очередь, насколько это позволяло пространство салона и терпеливо дожидались возможности оплатить проезд. Я конечно с трудом представляла, как можно так культурно оплатить проезд в час пик, когда троллейбус забит до отказа. Но, возможно, мне еще представится возможность понаблюдать и за этим.

У меня же дома мы оплачивали проезд в городском транспорте раз в месяц. Это была совершенно мизерная плата. Чтобы поддержать город, некоторые мои друзья, да и я сама, делали этот ежемесячный взнос добровольно. Мы все имели свои машины и крайне редко пользовались общественным транспортом.

Мои размышления прервала Мара.

– Можно поставить сумку на пол. Это разрешено. Хотя нам не очень долго ехать, – вплотную придвинувшись ко мне, почти прошептала она. – Ты помнишь еще мой адрес?

– Ну конечно! И ты по-прежнему живешь в квартире родителей?

– Да. Мы с Павлом так и не смогли собрать денег на свое жилье. Все наши сбережения пропали после… – Мара запнулась и нехотя добавила: – После последней деноминации. И теперь восстановить прошлые запасы нереально.

Мне показалось, что подруга не совсем искренна со мной и за ее словами что-то кроется. Но я быстро откинула прочь странные подозрения и посочувствовала:

– Жаль. Очень жаль.

Немного отстранившись от меня, Гольская спросила чуть громче:

– Расскажи, как ты доехала?

Подруга сменила пластинку, и я не стала возражать. В двух словах я описала свое долгое путешествие. А спустя некоторое время из скрытого динамика раздался мелодичный женский голос: «Остановка. Улица Ленина. Выходя из салона не забывайте вещи». Я чуть не захохотала в голос. Надо же! Это название осталось прежним! Но Мара строго посмотрела на меня, и я подавила вырывающийся наружу смех. Хотя на самом деле мне было не смешно. Весь мир, за исключением стран десяти, уже давно осудил этот персонаж истории. Но по всей видимости в Элитарии по-прежнему чтили «вождя мирового пролетариата» и всячески сохраняли память о нем и его кровавых делах.

Мы вышли из троллейбуса и с сожалением отметили, что погода резко переменилась. Солнце скрылось за низкими тучами. Было тепло по-прежнему, но начал накрапывать довольно противный мелкий дождичек.

На хорошо знакомой мне улице все осталось по-старому. Только на огромном подсвеченном баннере, возвышавшемся у дороги, я прочла: «Мы все очень любим свою страну! Мы гордимся ее достижениями! Мы счастливы жить в Элитарии!»

Кричащие лозунги были наложены на чудесный летний пейзаж. Прекрасное чистое озеро с золотыми берегами, обрамленное ухоженными полями вызывало чувство покоя. На берегу озера стояла молодая пара и счастливо улыбалась. Мужчина держал на руках девочку со светлыми кудряшками. На вид девчушке было годика четыре. Нереально милый ребенок весело махал всем, кто проходил мимо кричащего баннера.

Заметив, что я с интересом рассматриваю рекламный щит, Мара пояснила:

– Картинки меняются один раз в месяц. Но надпись всегда остается прежней. – Гольская тяжело вздохнула и опасливо оглядевшись по сторонам, печально добавила: – Картинки на баннерах всегда очень красочные и яркие. Природа, красивые дома и счастливые люди… Ах, если бы все это соответствовало действительности!

– А что, разве это не так? – осторожно спросила я.

После короткого раздумья Мара неопределенно высказалась:

– Может быть… когда-нибудь… Но боюсь, не при нашей жизни.

Не обращая внимания на дождь, мы неспешно приближались к старой серой пятиэтажке. И несмотря на то, что дома квартала были выкрашены в разные цвета, ощущение серости все равно сохранялось. Возможно благодаря быстро сгущающимся сумеркам, а возможно из-за усиливающегося дождя. Мы быстро промокли и хотели поскорее оказаться в тепле уютной квартиры Гольских.