– Он выходит уже в понедельник?

– Ну да. Вы будете работать в одном кабинете. К сожалению, больше его посадить некуда, но, может быть, это и к лучшему? Так вы быстро сработаетесь.

Лина отвернулась, поймала другую коллегу и, махнув на прощание, исчезла в конференц-зале. А я осталась стоять на месте. Эрик Эркильс. Кумир моей молодости. Угрюмый и своенравный артист, растворившийся на периферии после скандальных гастролей со слухами о разбитой гостиничной мебели и заголовками в газетах: «Я задыхаюсь без хаоса» и «Хочу просыпаться с похмелья в одиночестве». Другими словами, человек, явно противопоставлявший себя ценностным ориентирам, которых я придерживалась всю свою взрослую жизнь. Почти двадцать пять лет я не слышала о нем ни слова.

А теперь мы будем вместе работать. Мои программы о любви отнюдь не сделали меня более искушенной – сердце всколыхнулось.

На еженедельное собрание персонала он опоздал. Отворил дверь и зашел, не снимая кожаной куртки. Шнурки развязаны, нос течет, в комнату пахнуло выхлопом автомобиля.

– Прошу прощения за опоздание. Велик припарковать было негде. Я – Эрик. Новый звукооператор.

Он поднял руку в знак приветствия. Я решила не пялиться на него, однако удержаться было трудно. На лице появилась парочка лишних пухлых килограммов, но общего впечатления они не портили. С тех пор, когда я видела его в последний раз, шевелюра стала пореже – правда, волосы своего темного цвета не утратили. Из кармана рубашки торчала пачка сигарет. В целом он был похож на прежнего Эрика. Как сказал бы Оскар: «Старый, но выглядит круто». Он выдвинул стул рядом со мной и бросил на стол холщовую сумку. Казалось, кроме связки ключей и бумажника, в ней ничего не было.

– Можно я возьму? – прошептал Эрик, показывая на мою салфетку.

Я молча кивнула.

Он взял уже смятую салфетку и высморкался в нее – неторопливо и шумно.

– У меня аллергия, – шепотом объяснил он. – На тимофеевку. – Эрик с извиняющимся видом улыбнулся.

Тимофеевка? Он что, шутит? У Эрика Эркильса аллергия на тимофеевку? И где он ее, черт возьми, нашел? Да и вообще, цветет ли она сейчас?

– Тогда мы продолжаем, в скором времени мы представим вас по всем правилам, – кивнув с упреком, сказала Линда, которая вела собрание.

Прикрыв рот рукой, словно уличенный в ябедничестве ребенок, Эрик скорчил мне пристыженную гримасу. Не проронив ни слова, я уже превратилась в его союзницу.

За годы работы я встречала немало знаменитостей и часто бывала неприятно удивлена, обнаружив, что даже те, кто внешне производит впечатление застенчивых и скромных, на поверку оказываются бесстыдными эгоистами. В результате я пришла к выводу: знаменитостями становятся только личности, которые действительно этого хотят. Стало быть, те, кого мы видим на страницах газет и экранах телевизоров, боролись изо всех сил, чтобы туда попасть, как бы успешно они ни напускали на себя флер равнодушия и беспечности. Любой из них или в любом случае большинство. Всеми фибрами души я чувствовала, что человек, сидевший рядом, привык к длительной бескомпромиссной борьбе, но в то же время в Эрике ощущалась некая смиренность. Неловкость. Доверчивость. Конечно, можно объяснить это тем, что он – мой давний кумир или же просто его одежда вызывала ассоциации с минувшим. Кожаная куртка? Джинсы с дырками на коленках?

А ведь было что-то еще, какая-то мистика. Сидя там, я внезапно ощутила, что этот человек изменит мою жизнь. И не могла сказать, к лучшему или худшему. Но перемены будут значительными. Я не относилась к тем, кто верит в предзнаменования, поэтому занервничала. Руки задрожали. Лежавшая на столе рука Эрика с плоскими, окрашенными никотином ногтями находилась всего в сантиметре от меня. Я уставилась на нее. Возникший в груди жар растекся по всему телу. Стало пульсировать в висках.