– Кто? – Соня, уставшая от впечатлений, уже откровенно клюющая носом, последнее слово уловила отчетливо.

– Вообще-то он Сильвер, – близнецы посмотрели на нее одновременно и переглянулись. – Но… семья эта очень давно обрусела, и стали они Серебряковы.

– А он разве не ваш дядя?

Они снова переглянулись. Интересный у этой парочки способ общения.

– Нет. Скорее уж… многоюродный старший брат. Хотя… Может быть, вы и правы, в нашем семействе все сложно, а Эндрис с детства с нами носился, как любящий дядюшка. Это ведь и не важно, да, как называть?

Гвидон очаровательнейше улыбнулся, и Соня сразу же вспомнила, отчего вдруг решила, что все они родственники.

У всех были носы выдающихся форм и вот эти улыбки.

– Ясно, – нужно было хоть что-то сказать.

Соня, уже сидя, засыпала, ожидание затянулось.

– А давайте я сделаю чаю. Если Эндрис задерживается, так значит, его опять выдернули. Без него же вообще никуда, – Элис подпрыгнула и по-хозяйски расставила чашки, достала из холодильника тортик, большую коробку с пирожными и красивый шоколадный рулет. Все это гости привезли с собой, но сами попробовать не успели. Так что… нечего возразить.

– А я таки выйду, гляну, где там наш драгоценный. Мне бы к возвращению Дашки хотелось успеть…

Подцепив длинными пальцами, более подходящими пианисту, чем молодому военному (а судя по выправке, Соня его отнесла именно к этому племени) длинный эклер, Гвидон горько вздохнул, с сожалением глядя на торт, и ушел одеваться.

Элис осталась, задумчиво прихлебывая вкусный чай. Соня понятия не имела, где блондинка вообще умудрилась добыть эту заварку, но напиток и согревал, и радовал, и дарил удовольствие.

– А он вам нравится? Сильвер? – тихий голос прозвучал неожиданно.

Сонечка поперхнулась. Чуть из носа не выплеснула фонтан. И как-то сразу она поняла, что речь шла не о чае.

– Не… не знаю. Он какой-то нереально весь правильный. И… понимаете… не нужно. Я ведь только-только развелась. И вовсе не потому, что муж у меня плохой был, нет. Он тоже очень хороший и правильный, просто образцовый. Все делал для нас с Леськой. А я, как оказалось, ничего ему дать не могу, того, что мужчинам нужно. Так что… какая разница, кто мне нравится? Все равно ничего из этого не выйдет, да я и не хочу.

– А что мужчинам нужно? – приподняла светлые брови Элис. Не насмешливо даже, а скорее внимательно и сочувствующе. И с искренним любопытством.

– Поддержка? Тыл? Жилетка, чистота и домашняя еда три раза в день?

Все, что жизненный опыт ей дал, перечислила.

Элис вздохнула, белой и тонкой ладонью подперев скорбно щеку.

– Нда… Случай тяжелый. Лечится хирургически. А чего там с любовями? Ни разу не прозвучало у вас это странное слово.

– Может, на «ты» перейдем уже? Мы вроде бы даже ровесницы.

Белокурая бестия усмехнулась опять, оценив способ замять тему, и кивнула.

– А любовь – она о быт разбивается. Рано или поздно, – жестко сказала Соня вдруг, утирая непрошенные слезы. – Я Бориса очень любила. Но себя, видимо, люблю больше. Я э-го-ис-тка, вот. А он все равно козел. Он картины мои выкинул, представляешь? Вообще все.

– Тоже ведь хирургия. Своего рода. Да. Но когда ставят перед выбором: или сама ты, такая, как есть, или любовь… То чувствами тут и не пахнет. Любят не правильных, безупречных и очень полезных. Любят как раз совершенно иначе. Вопреки, а не за что-то.

В голосе Элис звучало такое… очень острое. Девушка явно прошла сложный путь к этому выводу и точно знала, о чем говорила.

Да уж. Девочки друг друга отлично поняли.

Раздался звук открываемой двери, и на пороге возник тот самый, которому уже, наверное, сильно икалось.