Он собирался ответить, но тут в палатку зашел Бенджамин. Он него несло темной, яростной энергией – как от агента Бернса, когда тот проводил коррекцию. Агент заставил себя не бояться. Еще не хватало – испугаться собственной цели. Он распрямил плечи, посмотрел на Бенджамина в упор. И тут что-то случилось. Объект как-то обмяк, взгляд изменился. От ярости не осталось следа.

– Ты… как тут? – спросил он неловко.

– Я поел, – доложил Агент. – Спасибо.

– Если хочешь, чтоб я твоего жмурика препарировал, убери отсюда ребенка, – сказал Док.

Бенджамин закивал:

– Хорошо. Я его возьму к себе в палатку.

– В сортир занеси по пути. Я потом к тебе кого-нибудь с уткой отправлю. На вот, малец, держи.

Док протянул ему ту самую штуку из трубок: теперь это было пластиковое нечто – морда, туловище, руки-ноги и пушистый хвост.

– Что, никогда не видел чертика из капельниц? Это тебе.

Агент глядел не понимая. Ему сделали игрушку, как в обучающих видео. Как будто он был настоящим ребенком. Значит, Док поверил в его легенду. И объект, наверное, тоже. Он стиснул чертика в руке.

– Что надо сказать?

– Спасибо, – быстро ответил Агент.

Он заберет игрушку обратно на базу – как трофей.

Может, куратор в этот раз скажет, что он молодец.

Он осторожно взял ребенка на руки, стараясь не касаться больной ноги. Раздражение ушло, оставив место полной беспомощности. Непонятных торговцев оружием можно хотя бы попытаться вычислить – а потом устранить. Что делать с мальчиком, Джон не знал абсолютно. Когда он вошел в медпункт, ребенок распрямил плечи, несмотря на боль. Так знакомо. Джон когда-то тоже вытягивался во фрунт, стоило отцу появиться в комнате.

Он донес мальчика до вырытых ям в стороне от лагеря.

– Давай. Я тебя держать буду, а ты делай, что тебе надо. Смотреть не стану, не беспокойся.

Он держал мальчишку на весу; тот умудрился в таком положении расстегнуть шортики и зажурчал. Джон был благодарен Доку – сам бы мог и не сообразить, что пацану нужно в туалет. Тот был на удивление миниатюрным, хотя через майку прощупывались мускулы.

В своей палатке Джон усадил мальчика на койку.

Ребенок смотрелся настолько чуждо – здесь, на походной койке, в этом лагере, полном людей, привыкших убивать. Он сел на кровати, подтянув к себе здоровое колено и обхватив руками. Маленький. Потерянный.

– Мама давно умерла? – тихо спросил Джон.

Ребенок поднял глаза, будто его застали врасплох.

– В прошлом месяце.

– Так и бродил?

– Нет. Я жил у соседки. А потом ее муж меня выгнал.

Джон перевел взгляд на маленький рюкзак.

– У тебя запасная одежда есть?

– Дождевик только, – сказал ребенок. – У меня зубная щетка в рюкзаке.

– Просто прекрасно, – сказал Джон. Ладно, все равно им придется, похоже, спускаться в город… Он присел рядом. – Тебя на дороге никто не останавливал?

– Кто? На блокпосту? Там бы рота прошла, не то что я. Часовые у вас профнепригодны.

Джон покачал головой, пытаясь вспомнить, знал ли он в свои девять лет слово «профнепригодны». Впрочем, он тоже был маленьким умником – отец любил хвастаться им перед министрами.

Но сплоховать часовые и правда сплоховали. Джон отозвал их с поста. Посидят немного в яме, может, станут внимательнее.

Он снял с кровати одеяло, надеясь, что оно не слишком колючее, и укрыл ребенка. Ему пришло в голову, что надо бы поставить вторую кровать – когда он вернется, будет уже ночь, ночью детям полагается спать.

– Мне нужно уйти, – сказал он, когда все было готово. – Ты не испугаешься тут один? Я оставлю свет.

– Я не испугаюсь, – ровно ответил мальчик.

Если бы можно было потрясти его, спрашивая: «Ты действительно мой сын?» Но ему-то откуда знать.