Пластиковый мексиканец вздрогнул, поднял и опустил свою гитару, то ли в знак согласия, то ли потому, что колесо заехало в небольшую выбоину.

– Как ты думаешь, Кармен любит меня? Да или нет, то есть скорее да, чем нет. Хорошо. А почему? Я ведь еще тот экземпляр, сам догадываешься. Да, верно, подарки люблю ей дарить, деньги даю. Так это дело обычное. Все женщины любят преподношения. И секс, конечно. Куда же без него? Ладно, ладно, не смотри на меня так. Ты хочешь заметить, что я в постели бываю несдержанным, порой даже грубым. Ну что ты кривишься? Сам знаю. Так и ей тоже нравятся различные позы. Ведь не старики же мы. Пошалить надо, пофантазировать. Глядишь, потом будет о чем вспомнить. Вижу, что согласен. То-то. Хоть на этом сошлись.

Антон прервал молчаливый разговор и сосредоточился на обгоне тяжелого лесовоза, тащившего на себе сразу несколько неохватных стволов тропического великана-кедра. Шоссе забирало вверх, подъем становился круче, и поэтому вытянувшийся на сорок метров грузовик натужно пыхтел всеми своими двенадцатью цилиндрами, разлапившись на три четверти неширокой двухполосной дороги. Завершив обгон, Антон прибавил газу, чтобы оторваться от неуклюжего попутчика. Отъехав с полкилометра, сбросил скорость и вновь обратился к своему молчаливому собеседнику.

– О чем ты загрустил, Мигель? Может, о том, что у тебя такой красотки нет? Если так, то я согласен. Редкая женщина, точно дорогой изумруд, требующий достойной оправы. Не правда ли? Ага, ты, я вижу, хочешь спросить меня, люблю ли я ее или нет? Ну что ж, отвечу. Скрывать не буду. Нравится она мне, как никакая другая. И ее грудь, и ее ноги, и чувственные губы, и то, что не донимает меня вопросами, а главное, не пересказывает мне, с каким настроением она с утра встала или как у нее в самый неподходящий момент раскрутились бигуди. Ну и я, соответственно, ничем не ограничиваю ее свободы.

Мигель, как волчок, закрутился вокруг своей оси:

– Вот-вот, Антонио. В этом весь ты. Бездушный, черствый человек. «Даю свободу женщине». Благодетель? Выдумал чем гордиться. Разве тебе невдомек, что любая женщина всегда, даже когда не признается себе в этом, тяготится своей свободой и мечтает разменять ее на мужское покровительство? Она всегда занята поисками сильного и надежного человека. А ты все талдычишь – свобода, независимость. Откровенно сказать, ты ведешь себя как перелетная птица: порхаешь, а гнездовья не вьешь. Перекати-поле, одним словом.

– Мы дружны, у нас полное взаимопонимание. – Антон как бы нахмурился про себя. – Тоже немало.

– Немало? Все расчетами меряешь, – не унимался разошедшийся марьячи. – О дружбе запел. Да у тебя вся дружба с выгодой для себя. Днем бизнес, вечером бар или спортклуб. Явишься как снег на голову и исчезнешь на две недели. Какой женщине это понравится. Одна кутерьма, и только.

– Однако ты что-то слишком разошелся, Мигелито. Любишь совать нос не в свои дела. – Антон с ожесточением вдавил в пол педаль газа и погнал джип вперед. – Право, что за сумбурные мысли донимают меня? Разговорился сам с собой, будто устроил для себя суд совести, а может быть, что-то подсказывает мне, что холостяцкая жизнь исчерпала себя и с ней надо завязывать? Может быть, пришло время закинуть якорь в чей-то уютный дом и пришвартоваться лет на десять-пятнадцать? А там видно будет. Может, Кармен и есть та самая нужная для меня женщина? Да как скажешь об этом с уверенностью? Вот и об Ольге думал как о невесте. И на войну меня провожала, и ждать обещала. Ан нет, не сдержала слово. Перебежала, да к кому? К моему деловому партнеру, к другу, можно сказать. Женщины – это, брат, загадка. Сами не знают, что им надо. Ну, что замолк, Мигелито? О том же думаешь, что и я? Видать, и у тебя была размалеванная «Барби», которая тоже оставила тебя с носом. – Антон подтолкнул загрустившую было игрушку. – Я что, чем-то обидел тебя? Нет? Тогда правду тебе скажу, не взыщи. Вот висишь здесь передо мной и без умолку болтаешь, сам чего не знаешь. Какой знаток женщин выискался.