– Спасибо. Но, наверно, так легче будет объяснить в книге существенные доказательства социальной, психологической и всеобщей апатии.

      Положив одну ногу на другую и подперев рукою подбородок, он в течении нескольких минут находился в глубокой задумчивости, даже позабыв о своем местонахождении. Услышав легкий шум, он поднял голову. Евгения открыла окно и села на подоконник. Алексей посмотрел на нее. Или, вернее сказать, вытаращил глаза. Удивительно, как она не расхохоталась. Постепенно он пришел в себя, и Евгения продолжила.

– Ты стал моим другом. Я начинаю верить в невероятные вещи.

– Почему невероятные? Разве во всей Праге не бывает лиц, более могущественных, чем Михаела Констатни?

      Она ответила сразу, почти вспыльчиво:

– Однажды Ярослав сказал: «Иногда я себя чувствую вестником смерти». Тогда не поняла, что имел в виду. А иной раз странно гуляю по городу.

      Не слишком понимая слабость, Алексей Аврелин уважал страдание, ибо страдают – сильные. Уж это он знает по приобретенному опыту. Придвинулся к ней ближе, встав возле окна. Решив, что лучшим способом нейтрализации возникших между ними электрических флюидов будет обращение к холодному голосу рассудка. Неспешно Алексей, взяв ее за руку, слегка сжал ее пальцы. Его жест был дружеским и успокаивающим, но от него по руке Евгении поднялись волны тепла.

– Эти последние слова, что сказала – ты действительно веришь в это?

– Истерзание? – докончила Евгения. – Да.

      И снова ее ответ удивил. Она не выразила ни интереса, ни удивления.

– Вам представляется естественным?

      Вместо ответа повисло долгое молчание. Взгляд его словно обратился внутрь. Он слегка нахмурился и, наконец, медленно сказал:

– Легко говорить, когда твое сердце не затронуто, иначе понимал бы, что наслаждаются местью, когда видят тоску и скорбь души. Ярослава они превратили в сломанного, разочарованного человека…

– В России не возражали против твоего приезда в Прагу? – перебила Евгения Алексея Аврелина, окинув его ледяным взглядом.

Нервно разглаживала складку на юбке. Подозрение, что она что-то утаивает, мелькнуло в голове у Алексея.

– Нет. Препятствий не было. – он вновь умолк. Ее лицо было красивое, мягкое, губы открыты. «Она в воспоминаниях», – подумал Алексей. С усталым вздохом Евгения вернулась к действительности, тоскливо смотря в окно.

– У тебя проблемы с памятью … и постоянно воспринимаешь все на свой счет.

– Да ты не только талантливый писатель, но и первоклассный психолог.

– Правда ли? – ответил Алексей. – Это отличное рассуждение.

Алексей замолчал и Евгения подняла голову. На его лице застыло странное выражение. Ее кожа была удивительной, мягкой, и он с трудом поборол желание провести по ней пальцем.

– В одно прекрасное время в Чехии после очередной, кровопролитной драки, ночного подвига, между буйствующими иностранцами у рыцаря в черных доспехах повредились доспехи и он направился к оружейнику на Платнерскую улицу. В доме у оружейника рыцарь в черных доспехах увидел его прекрасную дочь. И полюбил, забыв обо всем и даже о драках, только бы покорить юную красавицу. Но у девушки было много поклонников, и рыцарь не мог этого стерпеть. Упрекая, повышал голос, иной раз даже угрожал. Девушка стала избегать своего возлюбленного в черных доспехах, тем самым еще больше разозлила жгучую ярость. Он начал ее караулить. Однажды застигший ее с кем-то, в порыве бурной ревности убил свою возлюбленную, воткнув меч прямо в ее сердце. Умирая девушка, проклиная, сказала: «После смерти станешь железным и мучений тебе тысячу лет, пока не принесет освобождение невинная девушка. – Евгения остановилась, чтобы перевести дыхание, не отрывая глаз от лица Алексея. – Когда она скажет слова прощения, именно раз в столетие в тот же день и час… После убийства рыцарь сник, совсем замкнулся в себе и в конце концов умер… Проклятие сбылось, он превратился в черного железного рыцаря…»