Дора признала этот былой свой взгляд на мир, когда глядела на этого мальчика, доверчивого, неиспорченного, пышущего здоровьем, не растратившего сил. Юность изумительная пора. И как неуместны здесь сочувствие и жалость. Ведь за юностью наступает куда более трудный возраст, когда и надежд остается меньше, и возможностей изменить что-то, когда жребий уже брошен и нужно идти по избранному пути, а навыков никаких нет и нет даже простой житейской мудрости, когда – как это случилось с ней самой – хочешь быть une jeune fille un peu folle,[3] а становишься просто женщиной и, хуже того, женой. У молодых свои заботы, но у них хоть есть определенная роль в жизни – быть молодыми.

Пара напротив разговаривала, и Дора бездумно прислушивалась.

– Только не забрасывай учебники, – говорил мужчина, – а то как бы до октября вся математика у тебя из головы не выветрилась.

– Я буду стараться, – ответил юноша. Рядом со своим спутником он держался овцой. Не отец ли это с сыном, подумала Дора, но потом решила, что они больше походят на учителя с учеником. Было в старшем что-то от наставника.

– Везет вам, молодым, – продолжал мужчина, – очутиться в Оксфорде! Ты, поди, волнуешься?

– Да, – ответил юноша. Ответил тихо, его, похоже, нервировало, что разговор идет на публику. Голос у его спутника был громкий, раскатистый, а в купе больше никто не разговаривал.

– Прямо скажу, завидую я тебе, Тоби, я в свое время упустил такую возможность и всю жизнь жалею об этом. В твои годы моя голова была забита только парусниками.

Тоби, промелькнуло у Доры, Тоби Круглоголовый.

– Да, повезло, – промямлил юноша.

Тоби явно старается подладиться под учителя, подумала Дора. Она выудила последнюю сигарету из пачки и, убедившись, что та пуста, выбросила ее, после минутного колебания, в окно. Она поймала на себе осуждающий взгляд мужчины – неодобрение лишь на секунду отразилось на его лице и тут же исчезло. Она попыталась заправить блузку под корсаж юбки. День, похоже, становился все жарче.

– А какая прекрасная специальность, – говорил мужчина. – Быть инженером – это же благороднейшая профессия, с ней нигде не пропадешь. В том-то и беда современной жизни, что нет у людей больше настоящего дела в руках. В былые времена кем мы были? И швец, и жнец, и в дуду игрец, так ведь?

– Да, – ответил Тоби.

К этой поре он уже приметил пристальный взгляд Доры. Застенчивая улыбка то и дело пробегала по его пухлым и, как сформулировала про себя Дора, соблазнительно алым губам. Он нервно потянулся и задел ее ногой. Сразу же резко отпрянул и спрятал ноги под скамейку. Дору это позабавило.

– Это одна из наших главных задач, – продолжал мужчина, – вернуть жизни посредством труда ее былую значимость и утраченное достоинство. Слишком много людей в наше время ненавидят свою работу. Потому и обретают такое значение искусство и ремесла. Даже к хобби стали относиться серьезнее. А у тебя есть хобби?

Тоби от ответа уклонился.

Дора заметила стоявших у обочины детишек, они махали проходящему поезду, помахала в ответ и она и невольно улыбнулась. Она поймала на себе взгляд Тоби, тот тоже улыбнулся, но сразу отвел глаза.

Под пристальным Дориным взглядом он начал заливаться краской. Дору это привело в умиление.

– Ведь это проблема всего нашего общества, – развивал свою мысль мужчина. – Но у нас есть и своя личная жизнь – и ею надо как-то распорядиться, так ведь? И что останется от свободы, если это чувство личного призвания будет утрачено. Не надо бояться прозвища «чудак». Пусть мы будем всем примером, каким-то напоминанием, хоть и символическим. Ты согласен?