Перетрусивший наместник спешно покидал площадь, провожаемый матерной бранью и мерзлыми конскими яблоками. А толпа все ревела, не желая расходиться.

– Не хотим за великого князя Московского, ни зватися отчиной его. Вольные мы люди Великий Новгород!

…Вечером в доме Борецких снова собрался ближний круг. Бояре славословили Марфу. В городе только и разговоров про то, как она разделалась с московским наместником.

– Погодите радоваться, – отмахнулась Марфа. – Аль не видите: война на пороге! И в одиночку нам против Москвы не устоять. Пора засылать послов к королю Казимиру.

В горнице повисла тишина. Бояре переглянулись, вдруг осознав неотвратимость рокового выбора: покориться Москве или вступить в союз с Литвой? И хоть не раз звал Новгород на службу литовских князей, но союз с королем-католиком против православного государя – это совсем другая статья! И как поведет себя архиепископ Феофил, который должен будет утвердить договор? А главное, как заставить проголосовать за союз с Литвой вече? Сторонников Москвы в Новгороде немало, значит, не миновать большой драки.

Но у Марфы на все был готов ответ. Надо так составить договор, чтобы православная вера оставалась нерушима, чтобы Казимир в новгородские дела не мешался, а только помог установить мир с Москвой. Владыку найдем способ уговорить, а не захочет, выберем другого. Что до московских прихвостней, то надо пугнуть их как следует!

Добавила с иронией:

– Пускай мой сынок Федор наймет своих кулачников да шильников. На это у него ума хватит!

За разговором кто-то вдруг вспомнил:

– А отчего это князя Михайлу Олельковича нигде не слыхать? Мы за какие доблести ему жалованье платим?

Зима выдалась вьюжная. Разбойный ветер-шелоник, разгоняясь над ледяной пустыней Ильменя, завалил Городище сугробами по самые окна. Выходя помочиться с высокого крыльца, князь Михаил Олелькович глядел на ныряющую в серых тучах мутно-желтую луну, слушал тоскливый вой волков и проклинал тот день и час, когда он согласился ехать в Новгород.

В канун Рождества пришла из Киева печальная весть о кончине старшего брата – киевского наместника Семена Олельковича. И это были еще не все дурные новости. Как и предсказывал покойный брат, на освободившийся киевский стол король Казимир поставил своего клеврета Мартина Гаштольда. Верные Олельковичам киевляне не пустили того в город, и Гаштольду пришлось просить у короля войско. В отместку за непокорность Казимир упразднил Киевское княжество, объявив его воеводством, а воеводой назначил все того же Мартина Гаштольда. Горожане негодуют, но сделать ничего не могут.

– Эх, меня не было! – ярился Михаил, слушая рассказ купцов.

Сгоряча хотел немедленно возвращаться, чтобы силой восстановить свои права. Но, чуть успокоившись, понял: поздно! Караван был в пути три седмицы. Столько же уйдет на то, чтобы добраться до Киева. За это время Гаштольд успеет подготовиться к обороне, значит, наскоком взять город не удастся. И снова, в который раз, князь Михаил пожалел, что принял приглашение новгородцев. Останься он дома, успел бы поднять своих сторонников, недовольных засильем поляков, и королю пришлось бы волей-неволей договариваться. А теперь он сидит за тысячи верст, в то время когда в Киеве вершатся главные дела.

Можно бы обратиться за помощью к двоюродному брату, великому князю московскому, да только вот беда, пока Михаил Олелькович сидит князем в непокорном Новгороде, московит считает его своим врагом. Надо вступить с Иваном Васильевичем в переговоры, предложить ему тайный союз. Но как быть с новгородскими властями? Любые пересылки с Москвой сочтут изменой, а с изменниками здесь разговор короткий.