– Наталья Алексеевна, не пора ли задуматься, так и в девах остаться немудрено! Вон, всех приличных женихов разобрали.

– Не печальтесь, матушка! – отвечала, смеясь, девушка. – На мой век, воздыхателей хватит!

– Я не печалюсь, Натушка! Я уже серьезно тревожусь!

Подобные беседы проходили по нескольку раз в день и всегда заканчивались смехом от брошенной шутки Наны. Но вот уже несколько дней как Антонина Михайловна прибывала в полном гневе и, прежде чем выплеснуть его на несносную Нану, собиралась разругаться с мужем, который вторую седмицу был в отъезде по своим, банковским делам. Во вторник, к полудню, она наведалась в лавку, проверить порядок, счета и прочее, как заметила молодого, высокого молочника, нагло глазеющего на ее дочь. И! Что привело ее в полуобморочное состояние, ответный взгляд ее Натальи, полный кокетства и заинтересованности. Нет, она бы непременно грохнулась в обморок, закатила бы истерику, обязательно заболела и привязала бы дочь к своей кровати, что бы та не сунула даже носа на улицу, если бы не ее характер – стальной и выдержанный. Если бы не ее привычка иметь поддержку от мужа, при каждом своем слове, как утвердительный факт собственной правоты. И она стала присматриваться, принюхиваться, приглядывать!

****

– Это непостижимая наглость! – гневно высказывалась Антонина Михайловна мужу, да так громко, что весть разнеслась далеко за пределы закрытых дверей кабинета Алексея Павловича. Он вернулся три часа назад, но успел пожалеть о раннем возвращении и изрядно проголодаться. Однако и бровью не повел, чтобы сделать жене замечание, а уж тем более сообщить о голоде. Зато Наталья, разбуженная криками маменьки, смело, без спросу, вошла в кабинет отца и попыталась утихомирить родительницу. Естественно это не помогло, а только усилило ярость женщины. – И рот вы мне не закрывайте! Я имею право излить все, что думаю! И даже более – запретить!

– Душа моя! – наконец подал голос Алексей Павлович. – Как мы можем Вам возразить, если даже не знаем причину Вашего недовольства.

– Недовольства! Ну, знаете-ли! Это уже из ряда вот выходящее неуважение!

– Так Вы поясните мне, дорогая моя женушка. Осмелюсь напомнить, я только что вернулся.

Это кроткое напоминание достигло цели и Антонина Михайловна, выпустив пар громким вздохом, уселась в кресло и вцепилась в подлокотники, давая понять всем своим видом, что и с места не сдвинется, пока не добьется того, чего хочет. Лицо ее пылало, а на лбу выступила испарина, но она этого не заметила, правда, говорить стала тише.

– Нам срочно надо сменить молочника!

– Да зачем же?! – удивился Алексей Павлович. – Мы пользуем его услуги более десяти лет и ни разу, ни один продукт не доставил нам хвори.

– Зато сын его – нахал!

– Ну, маменька, это слишком!

– Я, прошу заметить, еще мягка к Вам, Наталья Алексеевна! К Вам и неприличному Вашему поведению!

– Да чем же я Вас так разгневала?! Днями тружусь в, простите, Вашей лавке. Да, мне нравится в ней бывать. Что ж тут позорного, что я люблю возиться с тестом? Как мне казалось, именно в ваш кошелек падает плата за мою забаву.

– Ха! – Антонина Михайловна оглядела дочь с ног до головы и вернула взгляд к мужу. – Это она называет забавой! Словно простолюдинка, кухарка, строит глазки этому наглецу.

Алексей Павлович вернулся к своему столу и удобно уселся в кресло, поняв, что пока жена не выплеснет скопившееся за время его отсутствия, поесть не удастся. А Нана, догадавшись о чем пойдет речь, настроилась обороняться до конца:

– Кажется, я не давала Вам, матушка, повода меня оскорблять!

– Я еще и не начинала!