– Его притягивает несовершенство, – проговорила Лаванда.

– Э-э… то есть…

Иногда Вильгеран просто был не в состоянии сформулировать мысль – обычно его это не сильно огорчало, но сейчас он себя возненавидел.

Лаванду, впрочем, его потуги не волновали: главным для неё было излить душу, а этот новый паренёк был идеальным слушателем (надо полагать, он и сам не понимает, какие в нём скрыты возможности).

– Да, думаю, его привлекают препятствия, – продолжала секретарша, рассеянно поглаживая серёжку в ухе.

Вильгеран взглянул на неё виновато: он внезапно понял, отчего ему так трудно обрести нужные слова. Сантариал был местной знаменитостью, гордостью Системы. Многие даже за границами мыса Аджано слышали о нём, хотя, разумеется, не все и не всё. Не только симпатичная внешность отличала его, но и ещё что-то… ощущение, что ты не можешь представить его семидесятилетним, например. От этого мурашки бежали по коже.

Вильгеран же прославился на потоке как архаик, с перепугу придумавший на экзамене словосочетание «летательный исход». Тут уж, как говорится, без комментариев.

– Наверно, будь я уродиной, он бы относился ко мне более нежно. Или… будь у меня серьёзная проблема, непоправимый изъян, пожизненное клеймо…

– Нет, – сказал Вильгеран.

Она удивлённо на него посмотрела, он ответил ей страдальческим взглядом, сожалея, что не может быть более убедительным, и тут – как водится, в самый неподходящий момент – канал связи ожил.

– Вильгеран, это Нандоло Грободел. Я в лифте.

– А-а… Хм, да? – протянул Вильгеран, надувая щёки от важности и незаметно поглядывая на Лаванду. – Сообщи, пожалуйста, цель вызова.

– Ах, цель вызова? Как бы тебе объяснить… Видишь ли, поднимаюсь я с первого этажа на шестой, и что-то вдруг скучно мне стало, поболтать не с кем, – теперь голос Нандоло прямо-таки звенел от раздражения, которое он уже не пытался скрыть.

– Не с кем?!

– Да я застрял в этом дурном лифте, уже десять минут торчу между этажами, что здесь непонятного-то?!

– А-а… А! – Вильгеран не был самым сообразительным архаиком в Немире, но он очень, очень старался. – Сейчас, я пришлю тебе кого-нибудь… куда-нибудь…

– Секция 23Ф, – холодно сообщил Нандоло, однако, уже на полтона ниже. – Только умоляю: не присылай этих тупоумных гигантов. Пусть придет нормальный архаик, повторяю по слогам: ар-ха-ик. Теперь всё ясно?

Запертый в кабине, Нандоло скрашивал одиночество, вызывая в голове один за другим образы заключённых, осуждённых пожизненно, моряков, отрезанных от суши и дрейфующих во льдах, обычных людей, загнанных в бункеры природными катастрофами… короче, всех, застрявших в тупике без каких-либо возможностей для внутреннего роста. Таким образом архаик делал всё возможное, чтобы успокоить взбудораженную психику.

«Кому-то сейчас куда хуже, чем мне», – повторял он как мантру, но помогало плохо. Приходилось признать: с тех пор, как архаикам разрешили появляться на поверхности, их тяга к свободе стремительно прогрессировала, и обуздать её одной только выдержкой уже не получалось.

Его кофе в пластиковом стаканчике успел остыть, когда Нандоло додумался о целесообразности применения психотропных средств (желательно курсом), и не заметил, как лифт медленно двинулся, подкатил к следующему этажу и милостиво распахнул створки…

…увидев на площадке напарника, Нандоло от неожиданности даже не обрадовался. Только выдавил в изумлении:

– Это тебя что ли, прислали чинить лифт?

Сантариал взглянул на его лицо и вдруг расхохотался.

– Нет, до этого ещё не дошло, – он вошёл в кабину и, прежде чем ошарашенный Нандоло успел шевельнуться, нажал кнопку верхнего яруса. Створки закрылись.