Честно говоря, мне все еще было неловко перед добрым возницей и не очень-то хотелось снова по-дурацки молчать в машине.

Значит, решено. Как написал бы какой-нибудь классик: «Татьяна Александровна Иванова направила стопы свои к первому подъезду». Правда, в то время, когда творили эти самые классики, архитекторы не додумались еще до одиннадцатиэтажных коробок. И нумерации парадных тоже не существовало.

А вот соседи во все времена были, есть и будут… От подъездов – к соседям. Кажется, сие именуется женской логикой. Да здравствуют благословенные соседи! Особенно те, которые подглядывают за чужой жизнью в замочную скважину, все видят и слышат. А то, что сокрыто от их бдительного ока, «додумывают» и приукрашивают в меру своей фантазии.

…Сложилось впечатление, что меня давно ждали, причем с нетерпением. Не успела позвонить, как дверь распахнулась, и на пороге возникла пухленькая маленькая старушка в переднике.

– Добрый день, – степенно поздоровалась она и затараторила, не дав мне и рта раскрыть: – Вы к нам? Меня Настасья Игнатьевна зовут, соседка я ближайшая того… убитого-то. Тут все ходют и ходют, смотрют всякие. Из милиции все. Ты, милая, тоже из милиции? Чую, оттедова. А почто ж вы Ваську-то, соседа, забрали? Он ведь и мухи не обидит, не то что человека убить. Ну и что же, что должен много – а кому он не должен? Мне вот тоже… Да как отказать: больной человек; ему на похмелье надо, а то помрет, и буду после винить себя: пожалела денег, старая, человека угробила… Так нельзя. С соседями в мире жить надо, голубушка; где ты кому поможешь, где – тебе…

– Настасья Игнатьевна, – решилась я прервать болтливую старушку, – мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

– Задавай, милая, задавай! – закивала она. – Ой, да что ж я на пороге-то держу тебя, дура старая! – Последнее выражение относилось, кажется, не ко мне. Хотя бы потому, что я еще молода. – Проходи в залу. Да не скидавай обувку-то, так иди! Счас чаек сделаем; голодная небось? – Можно подумать, в эту дверь стучатся все голодающие Поволжья и гостеприимная хозяйка вменила себе в обязанность их кормить. – Счас, счас. Дед, поставь чайник: гости у нас! – крикнула старушка в сторону кухни и подтолкнула меня к «зале». – Садись вон на диван, спрашивай. Ваших тут уже много приходило, и все что-нибудь да спрашивали. Да погоди!

Мама родная! За ее болтовней, пожалуй, забудешь, зачем пришла!

– Жениха-то позови своего. (Кого?!) Чего он, родимый, в машине мается. Тоже небось кушать хочет.

Она Мишу имеет в виду.

– Позови, позови! Вон на балкон выйди да крикни. Не стесняйся. Не след женихов в машинах оставлять по нонешним-то временам. Уведут, как пить дать – уведут. И машину прихватют. Я вот деда своего – даром что пятерых родили – ни разу одного не бросала.

Нет, эта бабуська не отстанет, пока не добьется своего!

– Поди позови! Чего застеснялась-то? Чай, я все равно уж все видала: и как подъехали, и как ты в палихмахерскую побежала…

Я вздохнула и вышла на балкон в надежде, что появление Миши удержит старушку от новых ненужных монологов.

Но не тут-то было! Прежде всего от Анастасии Игнатьевны не ускользнуло, что мы с шофером на «вы». Хорошо еще, он при ней не назвал меня Татьяной Александровной.

– Ишь, как это вы друг дружку – как в прежние времена, надо ведь! Раньше только жених с невестой друг дружку на «вы» величали, счас-то «тыкают» все… А у вас пара-то прямо какая-то… цельномудренная получается!..

Миша удивленно посмотрел на меня. Я за спиной старушки знаками попыталась объяснить ему, чтобы не возражал.

– Ну вот и чаек готов! – такими словами Анастасия Игнатьевна встретила своего мужа.