Пауль вышел на оживленную улицу и стал направился в сторону места работы. Дорога скользкая: печальное последствие резких перемен погоды. Весна уже началась, а потому, что растаяло днем, замерзло вечером. Слякоть и грязь стали верными спутниками улицы, а соль, которой эту улицу обильно посыпали, быстро въедалась в обувь и брюки.

“Какой цвет следующего прохожего? Красный, конечно, красный! А следующего? Конечно, красный! Конечно, красный! Почти у всех красный. Вот бы побольше синих. Конечно, красных винить не в чем, они успешные замечательные люди, но слабо понимают других. С другой стороны, вот вижу их, а в глазах столько проблем, столько бед. Столько груза на сердце. Мне их искренне жаль, этих красных”

Пауль Ларкин частенько чувствовал себя межзвёздным странником, шагая по улице. Черные стены домов очерчивались желтыми огнями фонарей. Вокруг проплывали, проползали и пролетали фигуры людей. И у каждого голова – звезда. Дыхание замирает, и чувство, будто находишься в скафандре. Люди одаривали его краткими странными взглядами, он всегда отвечал взаимностью, при этом чуть больше задерживая свой взгляд на людях. Многие отбрасывали взгляды, едва в их зрачках отражался желтеющий взгляд зрачков Пауля, в коих, в свою очередь отражался свет уличных фонарей.

У человека может быть много причин резко отводить глаза, прятать взгляд. И большую часть из них Пауль Ларкин знал очень хорошо. Почти всегда это страх, который в свою очередь бывает самым разнообразным. Кто-то боится осуждения, кто-то – внимания. Есть и другой спектр причин – умысел. В его нахождении зачастую и заключалась работа Ларкина.

«О! А вот и синий. Идет одна среди ало-желтой толпы, сама сжалась как мышка, но взгляд, такой красивый. С другой стороны, ее синий слишком дерганный, долго бы с ней общаться я не смог».

Но вот за поворотом показалась привычная вывеска полицейского участка. Пауль подавил внезапно появившуюся тошноту. Попинав ступеньки с целью сбросить с ботинок как можно больше снега, Пауль зашел внутрь.

Гардеробщица прекрасно знала «ритуалы», с которыми герр Ларкин прибывал на работу. Скинув на скамью пальто, он подходит к зеркалу и начинает пялиться на себя в течение некоторого времени. После этого Пауль несколько раз хлопает себя по щекам, затем все-таки относит свои вещи в гардероб.

Пауль вошел в пропахший табаком кабинет, где его уже заждались. Трое полицейских сидели там и переговаривались о чем-то. Как только Ларкин вошел внутрь, они сразу же замолчали. Один из них, что опирался спиной на массивный стол, заваленный бумагами, помахал ему рукой и предложил присесть на единственный оставшийся свободным стул. Вошедший этим предложением пренебрег и оперся спиной на стену. Он оглядел всех присутствующих: на стол с бумагами опирался детектив Йенс Шнайдер. Другие два полицейских, что сидели в креслах и вчитывались в какие-то документы, были его помощниками.

– Добрый вечер, герр Ларкин, мы как раз вас ждали. Нам надо поговорить о деле, – обратился к нему Шнайдер, рослый мужчина в бежевом пиджаке, – о деле Шольца.

Пауль одарил детектива вопрошающим взглядом. Штатному психологу Паулю Ларкину казалось, что дело Фреда Шольца было уже закрыто. История такая: один парень на почве сильнейшего душевного истощения выдумал свою собственную веру про танцы и вознесение через них. После Фред Шольц, этот самый парень, нашел девушку, которая была не в лучшем состоянии, посвятил в свою религию и увез на остров с заброшенным маяком, что находится недалеко от Города. Йенс Шнайдер узнал вопрос во взгляде Ларкина и пояснил: