Лодка была полузанесена песком, но беглый осмотр показал, что новых повреждений не появилось. Со сменой направления ветра волны хоть и накатывались, били в берег, но пляж водой больше не заливало. Ермак побрел вдоль берега, сам пока не зная зачем. Высокая вода очистила береговой песок и скалы, забросила валом водоросли, бревна, ветки, плававший мусор к береговому откосу. Ермак нашел неразбитое пластиковое ведро без ручки, подобрал, бросил в ведро несколько бутылок из-под кока-колы и только потом заметил под листами морской капусты торчащий наружу угол морского поддона. Полутораметровый «поднос» для укладки грузов в трюмах судов, сколоченный из двух деревянных щитов один над другим, был сбит из добротных досок и по виду не сильно пострадал. «Дело, – подумал Ермак, разгребая склизкие, сильно пахнущие морем, длинные листья капусты, – здесь тебе и доски, и гвозди». Он вытащил поддон на скалы, где повыше и посуше, вырезал несколько мясистых ломтей позеленей из капустной ленты, думая сварить на ужин, и заторопился обратно наверх, к шалашу.

Промокший и уставший, груженый добром, подобранным на полосе прибоя, он не сразу заметил на каменистой тропе следы. Рядом с его собственным следом на редких глиняных языках, сползших на скальную дорожку, отчетливо виднелись медвежьи когтистые отпечатки. Мальчишке стало плоховато: след вел к лагерю. Ермак рванул вверх по тропинке. Он что-то заорал, бросил все, что тащил и зачем-то раскрыл на бегу перочинный ножик. Это-то против медведя?

Над лагерем мирно клубились облачка дыма, плыл белковый запах вареного краба. Сенька с Колькой деловито суетились у костра. Запыхавшийся Ермолай быстро окинул взглядом поляну, заглянул под деревья. Никаких медведей. Сеня, увидев брата, радостно заулыбалась и вопросительно вздернула подбородок. «Все нормально», – успокоительно махнул рукой Ермак и побрел по тропе обратно за брошенным добром.

На следующий день, используя тяжелый разделочный нож и обкатанные морем увесистые куски скалы, ребята разобрали поддон на доски, вытащили пару десятков гвоздей, разогнули и выпрямили их как могли. Заострив концы двух досок, сделали из них подобие лопат. На то, чтобы освободить кунгас от песка, ушел весь день. К вечеру смогли определить ущерб: надо было установить на место и сколотить вместе разбитую центральную доску, укрепить места надломов, законопатить щели. Коля предложил также привязать по бревну с каждого борта лодки, чтоб увеличить плавучесть. Завтра с утра предстояло поставить лодку на ребро, подпереть ее – иначе работу не сделать. Задача для пацанов. Сенька не в счет: уж очень она непростая.

В сумерках усталые, но, как принято говорить, «довольные собой», Добряки побрели по тропке в лагерь. Ветер хоть и задувал, но дождя не было, и даже в разрывах кудлатых туч на горизонте проблескивали лучи заходящего солнышка. Повеселело. Ермак даже про медвежьи следы забыл.

Вернувшись поутру на берег, чтобы продолжить работу, едва ступив на береговой песок, все трое остановились как вкопанные, не доходя до лодки. Кунгас был вытащен из песка, перевернут и поставлен одним бортом на обрубки стволов деревьев. Доски днища были вправлены в свои места. Только не сколочены.

– Это Медведь, – вырвалось у Ермоши. Он осмотрелся вокруг, помог Кольке быстрым движением руки захлопнуть рот и подмигнул Сеньке.

– К-к-какой Медведь? – хором поинтересовались младшие.

– Сейчас понимаю, что не кусачий. Старший присел на бревно, что загадочным образом оказалось возле лодки, внимательно посмотрел на другое неподалеку, затем продолжил: